«Во всем хочу найти креатив» — профессиональный фотограф, кандидат наук, преподаватель вальдорфской школы Сурен Манвелян

Сурен Манвелян — профессиональный фотограф с многолетним стажем — он снимает с 16 лет. За свою карьеру он успел приобрести известность: на его странице в Facebook 66 тысяч подписчиков, в Instagram — около 39 тысяч.

Его работы публиковались во многих международных СМИ и использовались крупными брендами: National Geographic, BBC, Guardian, SONY, Yahoo! Inc и других. Самые популярные — фотографии зрачков людей и животных. Их даже можно встретить в фильме Люка Бессона 2014 года «Люси».

Но одними глазами интересы не ограничиваются — в архиве различные направления: от макросъемки до портретов, творческих фотопроектов и пейзажей. До 2 августа в Музее народного творчества на площади Абовяна проходит выставка Сурена — на ней представлены большие принты около 30 ночных фотографий армянских храмов, церквей, хачкаров: в основном 1 х 1,5 метра, но есть 2-метровые.
Помимо креативной составляющей за его спиной серьезный научный бэкграунд — он кандидат физико-математических наук, лауреат Премии Президента Армении, защищал диссертацию в области квантового хаоса и до 2011 года занимался его исследованием. А сейчас преподает физику в ереванской вальдорфской школе «Арегназан».

Мы пообщались с Суреном Манвеляном о пути фотографа, научной деятельности, особенностях вальдорфского образования, увлечении музыкой и работе в журнале «Ереван».

У вас докторская степень по теоретической физике — расскажите о своей научной деятельности.

— В науке есть понятие «хаос» — он отличается от обычного, который происходит в социальных явлениях или дома до уборки. Это такое состояние, когда у нас есть очень сложные системы, их называют «нелинейными», и при определенном наборе параметров они ведут себя принципиально непредсказуемо. Их особенность в том, что они совершенно детерминистичны.

Детерминизм — это как говорил Лаплас: «Дайте мне первоначальное состояние вселенной, законы ее изменения, и я предскажу, что будет происходить в любой момент времени». Это идеал детерминизма — всю дорогу люди думали, что всегда можно сделать такое предсказание.

Оказывается, что существуют системы, для которых это не так. Детерминистичную систему можно описать уравнением — никаких случайных величин там нет, но при определенном наборе параметров решение этого уравнения принципиально хаотично. То есть невозможно предсказать положение системы. В этом вся прелесть хаотических систем.

Моя диссертация была посвящена конкретно квантовым аналогам таких систем. Мы рассматривали микроскопические системы — скажем, 1 электрон, движение которого описывается нелинейным, сложным уравнением, и как он будет себя вести в хаотических случаях. У них свои особенности — система ведет себя очень красиво и относительно предсказуемо. Вся фишка была в том, что хаос скрыт более глубоко — в функциях распределения.

Были какие-нибудь успехи в исследованиях?

— Да, мы написали ряд статей на эту тему, они были опубликованы в хороших американских журналах Physical Review и в Physical Review Letters. Это большая удача — туда очень трудно попасть, нужно сделать что-то значительное, чтобы тебя там напечатали. Нам, к счастью, удалось сделать что-то значительное.

Что вы можете в целом сказать о состоянии армянской науки?

— Наука последние 30 лет чудовищно деградировала, потому что финансирование было невероятно низким. Тогдашнее правительство Кочаряна, Саргсяна и Тер-Петросяна ни во что науку не ставили. Моя зарплата была 29 000 драм, до этого она была 13 000 драм — это практически ничто.

То, что в Армении наука сохранилась — это чудо. Странно, что сейчас ona у нас есть, несмотря на все усилия предыдущих правительств. К счастью, правительство Пашиняна изменило свое отношение к ней. Особенно этому способствовала война 2020 года, потому что вдруг стало всем понятно, что наука играет огромную роль в вопросе вооружений, обороноспособности. И противник почему-то оказался на 10 голов выше нас просто потому, что он это учел, а мы нет.

Вы ушли из науки.

— Я ушел из науки в 2011— невозможно работать, когда тебе после диссертации платят 29 000 драм. Я занимался ей постольку, поскольку у меня было свободное время.

Моя основная работа — фотография, но наукой я занимался раз в неделю по субботам — ходил в университет, у меня была магистрантка, мы вместе работали, написали несколько статей. Потом она ушла в другую сферу, я остался без магистрантов — черновую работу делать не мог, и в течение нескольких месяцев мне сказали, что я не очень хорошо работаю. Я ответил, что не могу работать много за эти деньги.

То, что в Армении наука сохранилась — это чудо

Вы сейчас преподаете в вальдорфской школе, что это за образовательное учреждение и в чем ее преимущество по сравнению с классической программой?

— Сама вальдорфская школа принципиально нацелена на человека, когда обычные нацелены не на человека, а на знания — он должен их получить и потом выдать. Идеал обычной школы — это черный ящик, который называется учеником — ты нажал на кнопку, и вылезло соответствующее знание. Это идеальный ученик, который все знает из школьной программы.

В вальдорфской школе это не так — там считается, что человек должен быть равносторонне развит как с точки зрения интеллекта, так и с точки зрения чувства, и способностей воли, поэтому у нас равнозначно важны музыка, искусство. Каждый год каждый класс дает театральное представление.

И не менее большое значение придается урокам, где нужно что-то делать. Еще один очень важный момент, который я считаю ключевым — вальдорфская школа учит задавать вопросы, а не давать ответы. Во всех школах нужно давать ответы, это готовит совершенно не способных формулировать вопросы людей. Вопрос — это то, что развивает, ответ — что его останавливает.

Психолог Бернард Ливехуд дал замечательное определение, кто такой сектант: «Сектант — это тот, кто отвечает на вопросы, которые ему не задавали». Учителя в основном заняты именно этим: дают ответы на вопросы, которые эти дети им не задавали. Первичная задача учителя вальдорфской школы — индуцировать вопрос в ученике, чтобы он у него возник.

Так построено преподавание физики: тема начинается с опыта — я его не объясняю, он вызывает удивление, вопросы, интерес к тому, что произошло. Я и после этого не объясняю, что и как произошло — я строю опыты так, чтобы дети могли из одного опыта объяснить последующие. Благодаря этому дети учатся мыслить самостоятельно. У нас закон Ньютона ребенок должен открыть сам: я делаю опыт, исходя из которого ученик задает вопрос, он же на него потом отвечает. И его ответ и есть закон Ньютона — мне остается только резюмировать.

Этот подход мне очень нравится, потому я до сих пор и занимаюсь этим.

В Ереване много таких учреждений?

— По-моему, мы одни такие. Есть вальдорфский детский сад. В школе все 12 классов.

Расскажите о школе, в которой работаете — ее историю.

— Она была основана в 1992 году. После развала Советского Союза открылось окно возможностей, и она появилась сначала как часть государственной школы — это были вальдорфские классы. Они параллельно развивались.

Невальдорфская часть школы была очень непопулярной — никто не хотел туда поступать, поэтому они легко нас приняли. В итоге это оказалось для них судьбоносно, потому что наша школа стала очень популярной и заняла все их пространство, а та закрылась.

Потом приняли закон, и мы были вынуждены стать частной школой — до этого она была бесплатной, государственной. Но до сих пор мы одна из самых дешевых частных школ. Сейчас уже у нас нет мест — нужны новые корпуса, чтобы принять всех учеников, которые хотят поступить. Например, 120 человек хотят поступить на 70 мест, и мы вынуждены отсеивать.

Сколько в целом учеников?

— Думаю, порядка тысячи.

Большая конкуренция?

— Да, но как приходят в нашу школу. Например, мой друг, редактор журнала «Ереван», хотел отдать ребенка в школу, и он по очереди ездил и смотрел разные варианты — в итоге он поступил в нашу. Он сказал, что это единственное место, где он увидел интерес к ребенку, а не к родителю — его платежеспособности.

Какие-нибудь выпускники уже добились успехов?

— Мы выпускаем детей с 2002 года. Один из самых крутых наших учеников работает сейчас в NASA. Окончил школу, уехал в Италию, потом в Англию, поступил в Королевский колледж, потом оттуда поступил в Массачусетский технологический институт — блестяще его окончил. Сейчас работает в NASA и готовит космическую миссию.

Вопрос — это то, что развивает, ответ — что его останавливает

Перейдем к фотографии. Как начался ваш путь фотографа?

— В 16 лет я пару раз поснимал звезды пленочной камерой, и на этом все закончилось, потому что настали 90-е, когда ничего нельзя было достать. Заново мой интерес возродился в 2004 с появлением цифровых камер — у меня появился первый аппарат, на который я начал любительски снимать.

В течение двух лет продвинулся в этом направлении, начал зарабатывать, и в 2007 меня взяли в журнал «Ереван», который был самым крутым и продвинутым, давал высококачественный результат. И я просто счастлив, что в моей судьбе это случилось. Сейчас таких журналов нет, и нет мест, куда я мог бы послать своих учеников, чтобы они там развивались.

Научный бэкграунд помогает вам в фотографии?

— Да, я самостоятельно научился фотографировать. Меня спрашивают, не сложно ли было, но на самом деле после физики фотография — это очень легко. Физика мне очень помогает решать технические задачи — с художественной точки зрения она мало что мне дала. Но это мое конкурентное преимущество как фотографа.

У вас одно из приоритетных направлений — это зрачки глаз, почему оно вас заинтересовало?

— Меня интересует макрофотография сама по себе, потому что так мы видим повседневные предметы с необычной точки зрения. Зрачки интересны тем, что мы в течение дня видим сотни глаз, но не задумываемся о том, что они имеют такую структуру — она появляется только при определенном освещении, это видно на моих фотографиях. Они вызвали большой интерес, потому что в повседневной жизни мы на это не обращаем внимание.

В начале фильма «Люси» ваши фотографии зрачков.

— Да, они есть в трейлере на 44-ой секунде, где Люси принимает наркотик, и у нее начинают меняться зрачки после каждого моргания. Там использовались мои зрачки.

Как это произошло?

— Фотографии зрачков чудовищно разошлись, меня сами нашли, я ничего для этого не делал.

Какие еще у вас есть направления в фотографии?

— Сейчас идет выставка ночных фотографий — я очень люблю также пейзажи. Эта сфера трудно финансируется — все любят лайкать пейзажи в Facebook, но никто не хочет потратить что-то существенное. Снимаю свадьбы, мероприятия — у меня большой спектр, фотографирую практически во всех сферах — в каких-то более удачно, в каких-то менее.

У меня такой подход — во всем хочу найти креатив. Просто сфотографировать существование чего-то где-то мне неинтересно — это фотографии на память. Мне интересны фотографии, в которых есть подтекст, идея, юмор. Например, изнутри стиральной машины снимаю, как невеста что-то кладет туда. Или невеста защищает докторскую колбасу от жениха.

Если посмотреть на сайте, среди ваших клиентов много известных брендов и изданий.

— Я его не обновлял, наверно, лет 10 *смеется*.

Да? А как удалось со всеми начать сотрудничать, и какие работы вы там выставляете?

— Многие из них были в рамках журнала «Ереван». Бывший президент Серж Саргсян увидел наши хорошие фотографии и заказал у нас двух фотографов — меня и моего коллегу, чтобы мы освещали его предвыборную кампанию 2007 года. Многие бренды пришли через это.

А многие просто использовали потом фотографии глаз. Например, ко мне один раз обратился банк из Голландии, захотел использовать мои фотографии глаз в годовом отчете — прислал мне его потом в качестве подарка. Очень смешно смотреть: фотографии глаз, а рядом цифры, сколько банк заработал, потратил.

В основном они сами меня находят — это мое кредо, я сам никогда не иду к клиенту, он всегда приходит ко мне.

Если брать международные СМИ, Washington Post…

— Они все меня сами находили. И в основном все зарубежные СМИ использовали фотографии глаз.

С какими известными личностями вы устраивали фотосессии?

— Тоже большой список. Мне повезло, что я работал в журнале «Ереван» — тогда любая знаменитость, которая приезжала в Ереван, обязательно должна была быть сфотографирована для издания. Часто это был я или мой коллега.

Удалось снять Сезарию Эвора, Пласидо Доминго, Тони Айомми, Яна Гиллана, Табакова. Больше всего меня впечатлила как личность Майя Плисецкая.

Вы участвуете в премиях для фотографов, в 35AWARDS, например?

— Нет, один раз участвовал в конкурсе — это было World Photography Awards 2012. Я попал в десятку финалистов, и мои фотографии взяли на выходную выставку — животные глаза. По большому счету я не увидел с этого какого-либо выхлопа.

Конкурсы нужны фотографам, чтобы получить имя: фотографии увидели много людей, увеличилась публичность, пошли новые заказы. Я не заметил, что что-то изменилось после него. Мои фотографии разошлись и без конкурсов.

Просто сфотографировать существование чего-то где-то мне неинтересно

Как вы ищете зрачки?

— Очень смешно. Один раз стоял в очереди, увидел зрачки девушки, офигел, говорю, что хочу сфотографировать ее зрачки — она сначала подумала, что я маньяк, и не пришла. Потом в течение года я ее встречал на улице вместе с разными людьми, которые оказывались моими знакомыми. После нескольких таких встреч она поняла, что я не маньяк, и позволила сфотографировать.

Еще одна девочка, у которой невероятные глаза, была в одном классе с моим сыном. Я таких никогда не видел — ее мама не позволила мне их сфотографировать. Я 12 лет ждал — когда она заканчивала школу, позволила мне по этому поводу сфотографировать ее глаза.

Какая самая необычная фотосессия или фотография есть в вашем архиве?

— Самое интересное и сложное — это животные, потому что с ними нельзя договориться. Человеку можно сказать: «Стой неподвижно, не моргай», и залезть к нему в глаз. С животными так не получаются — сложно бегать за ним и уговаривать.

Один из самых популярных глаз животных — это глаз ламы, он очень необычный. Также еще необычно то, как я его сфотографировал. Меня отправили на съемку в колонию для несовершеннолетних и женщин — там был зверинец, в котором 2 ламы. Мне сказали, что к одной можно залезть в вольер и сфотографировать глаз. На следующий день я принес свое оборудование и в колонии для несовершеннолетних сфотографировал глаз ламы — целый час бегал за ней по клетке, пока она наконец позволила к ней приблизиться и сфотографировать.

Какие из них самые популярные?

— Это всегда глаза. Среди животных самый популярный — это глаз ламы, его почти все берут. У меня большой набор, 100 глаз разных животных, но ту самую ламу всегда берут в публикации.

Что для вас фотография?

— Как говорил Леонардо да Винчи, каждый портрет — это автопортрет, также и каждая фотография — это автопортрет. В каждой фотографии есть частичка меня.

Есть тип фотографий, в которых принципиально не должно быть ничего от твоего «я» — это стоковые фотографии, максимально обезличенные, некреативные, например — яблоко на белом фоне. Мое кредо — в каждой фотографии должна быть частичка моего «я». Часто многие говорят, что как видят мои фотографии в Facebook, даже не читая, знают, кому они принадлежат.

Но у меня нет единого стиля — каждая фотография сама диктует мне, как ее сфотографировать, в какой цифровой гамме обработать, какой подход применить. Мне кажется, что благодаря тому, что в каждой фотографии есть частичка моего «я», их узнают независимо от подписи.

У меня нет единого стиля — каждая фотография сама диктует мне, как ее сфотографировать

У вас есть еще одно хобби — музыка. Расскажите, на каких инструментах вы играете и какое место они занимают в вашей жизни?

— Я окончил музыкальную школу по виолончели, параллельно играю на фортепиано, сам научился играть на гитаре, играю на блокфлейте — в вальдорфской школе все на ней играют. Еще выучился играть на маленькой лире, более легкой — преподавал этот инструмент, но сейчас много лет не играю, отдал его нашим лечебным педагогам, чтобы они его использовали. Сейчас у меня дома электронное пианино.

Почти каждый день пытаюсь играть на чем-нибудь — для себя, не на публику.

Вы много упоминали в ходе разговора про журнал «Ереван», давайте поговорим о нем? Что это за издание, когда оно выпускалось и есть ли сейчас?

— Сейчас его нет в том виде, в котором был тогда. Он на русском языке и назывался «Журнал с акцентом» — про армян, но не для армян.

Что можно рассказать об Армении, чтобы это было интересно всем? Задача иметь широкого читателя была принципиальной. В этом смысле мы достигли успеха. Я попал в редакцию в 2007 — несколько лет до этого журнал уже существовал, и тираж был больше 100 тысяч экземпляров. Продавался по всей России и в Армении — пользовался успехом.

О чем писали?

— Про Армению и про армян — это были успешные бизнесмены, научные деятели, изобретатели. Плюс писали про все, что есть интересного в Армении в науке, искусстве, истории. Была обязательная колонка про художников. Знаменитости, которые приезжали, тоже оказывались в нашем журнале, делали про них репортажи.

Сейчас его нет. Есть версия на армянском языке, мы называем его «лаваш», тоненький журнал — небольшой состав, который остался от прошлой редакции, продолжает его делать.

Какие самые красивые места в стране вы можете выделить?

— Я офигеваю от Армении, потому что страна очень богатая пейзажами. В России можно проехать 1 000 км и ничего не поменяется, а в Армении ты проехал 10 км и все — ты на другой планете. Это дает большое разнообразие как внешне, так и внутренне. Поехал в Сюник, там другой тип людей живет, в Карабахе другой, в Гюмри — третий, люди тоже очень разные.