«Очень важно отпустить и найти себя». GyumriStreetart — пионеры уличного искусства
Гюмри в Армении — как Петербург в России — носит неформальный статус культурной столицы. Для небольшого города со 120-тысячным населением здесь действительно много художников, скульпторов, поэтов и артистов. В городе работают галереи, музеи, несколько театров, Консерватория и Академия художеств.
Десять лет назад Академию закончили герои этого интервью: Левон Аракелян, Мкртич Айрапетян и Тарон Манукян. Основанная ими группа GyumriStreetart стала ярким образцом уличного искусства Армении. Их узнаваемые муралы, напоминающие коллажи, можно увидеть не только в Гюмри, но и в других городах Армении и даже за рубежом.
Почему мастерам сложно вступать в коллаборации? Кто и за что уничтожает уличные работы? И как армянский стрит-арт попал в Испанию? Мы встретились в Leo Art Studio — мастерской Левона, которая одновременно напоминает художественную галерею и сувенирную лавочку.
Расскажите, как получилось, что вы — дипломированные художники, решили заниматься стрит-артом?
Левон: Это было лет 10 тому назад. Тогда нас было четверо — Тарон, Мкртич, я и Серёга. Мы ещё были студентами, учились в Академии Художеств в Гюмри. Решили создавать уличные работы на основе интерпретации произведений известных художников — Дали, Пикассо, Климта и других. До этого мы работали в мастерских, поэтому работа на улице была для нас чем-то интересным. Такова наша главная мотивация — попробовать что-то новое.
Мкртич: Выйти из мастерской – вот в чём был главный интерес.
Левон: И дать людям знать, что есть и такое искусство — муралы, трафареты. До нас в Гюмри этим никто не занимался. Существовали отдельные люди, которые создавали надписи, тексты на стенах, но это можно сказать, был просто вандализм. Такой способ самовыражения. Стрит-арт и граффити первыми начали делать мы. Потом мы остались втроём — Серёга уехал в Россию и сейчас занимается там татуировками. Первый большой проект мы делали прямо на стене Академии художеств, это был Сальвадор Дали с моделью, эта работа сохранилась до сих пор. После этого так и работали втроём, группой.
Как вы себя сейчас определяете? Как отвечаете на вопрос, кто вы, чем занимаетесь?
Левон: Я стараюсь не называть себя художником, говорю, что я деятель искусства. Для меня художник находится в строгих рамках — стоит перед мольбертом, пишет маслом. Может это и преувеличение, но деятель искусства — это более широко, мне так больше нравится, поскольку я люблю работать с разными материалами и формами.
Мкртич: Я уже долгие годы себя называю графическим дизайнером. Художником я себя не могу называть, потому что я давно уже не рисую в прямом смысле этого слова. Мыслю как художник, но не использую его технику.
Левон: Я вмешаюсь, должен сказать, что у Мкртича больше талант арт-критика, чем художника. Он размышляет, делает тонкие выводы.
Тарон: И ничего не делает.
Левон: Он и не должен, его дело — это критика, анализ. И это хорошо получается. Кстати, у него есть отличная серия ранних работ, про клоунов… Почему не говоришь про клоунов?
Мкртич: Ну, это было уже десять лет назад, я давно не рисую, делаю картинки с помощью технологий. Мне ближе диджитал, чем краски на холсте. Мольберт для меня — это что-то очень древнее, устаревшее.
Левон: А вот тут уже вызов традиционным художникам!
Мкртич: Да, я не понимаю тех людей, которые до сих пор пишут маслом на холсте.
Тарон: Вот, я как раз такой художник. Как говорит Мкртич, древний. Занимаюсь традиционной живописью.
Мкртич: А кто вас вдохновил?
Действительно, я это и хотел спросить. Как вы считаете, кто-то из традиционных или стрит-арт художников на вас повлиял?
Левон: Тогда мы не знали почти никаких стрит-арт художников, кроме, наверное, Бэнкси. Это уже потом начали изучать работы других стрит-арт и граффити артистов. Но мы знали историю искусства в целом: кубизм, фовизм, абстракционизм и так далее, и так получилось, что свое уличное творчество мы начали с переосмысления этих знаний на другом уровне восприятия.
Мкртич: На меня многие повлияли. Люблю очень тонкие, осмысленные трафаретные работы Бэнкси. Мне вообще нравится его подход, например ироничное самоопределение в инстаграме — «переоцененный художник». Мне нравится техника Обэя, постерный стиль. И, конечно, для меня очень важен родоначальник этого стиля —Тулуз-Лотрек.
Тарон: Я думаю не нужно кого-то выделять, кто на меня повлиял. Я могу назвать 100-150 художников от Ренессанса до современности, и традиционных, и популярных, которые на меня повлияли.
Левон: Мне всегда нравился Пикассо. Я его очень люблю. Из Ренессанса — Микеланджело. Из двадцатого века, скорее всего, Раушенберг — американский стрит-артист, коллажист. Из стрит-артистов — очень многие, начиная с Бэнкси и Обэя. Не думаю, что я от кого-то из них что-то позаимствовал. Если говорить о влиянии, наверное, это будет только Пикассо. Я много изучал его работы и искусство того времени, но нужно уметь отпустить это влияние, это очень важно — отпустить и найти себя. Когда ты остаешься под влиянием, то в твоих картинах видно, кому ты симпатизируешь.
Может быть, в наше время это не так страшно? Постмодернизм оправдал заимствования, теперь это один из творческих методов.
Левон: Да, это и вопрос авторства, первый удар по нему нанес еще Марсель Дюшан, когда создал реди-мейд объект — писсуар, который поставил в галерее. Или работы великих художников, того же Микеланджело. Мона Лиза, которой Дюшан пририсовал усы. Это интерпретации, люблю. У Пикассо тоже очень много интерпретаций.
Мкртич: Самая большая — Герника, она вся состоит из интерпретаций других художников.
Кстати, Герника была написана для павильона на Всемирной выставке. А как вы выбираете место для рисунка? Некоторые ваши работы находятся в оживленных местах в центре города, даже на стенах официальных учреждений. Вы согласовываете с мэрией или ещё с кем-то, или рисуете где хотите?
Левон: Нет, никогда не согласовывали. Потому что, если спросить у них разрешения, они сразу ответят «нет». Поэтому мы не согласовываем, но иногда даже это не помогает. Например, была у нас ранняя работа «Бабушка», которую стерли, потому что на этом месте построили ресторан.
Но при этом большая часть работ существует много лет, их никто не закрашивает, не стирает.
Левон: Они нравятся людям. Если работы убрать, люди это заметят. Многие хотят, чтобы мы делали работы где-нибудь у них во дворе. Но всё же были и работы, которые пострадали. Они имели социально-политический подтекст, острые работы.
А какого рода подтекст? В городе мне попадались работы на тему войны — солдаты, танки, взрывы снарядов, батальные сцены. Вы когда-нибудь делали работы с такой тематикой?
Левон: Нет. Тенденция делать такие картины началась во время войны 2016 года, но мы неоднозначно к этому относимся. Считаем, что лучше было бы выбрать определенное место, подходящую стену, чтобы создать там мемориал, чтобы все, кто хочет, почтили память погибших. Но не на каждом шагу в городе. К нам иногда обращались с просьбой сделать такие рисунки, но мы отказывались и каждый раз объясняли свою позицию.
Приходилось ли выполнять заказ, который вам самим не нравился?
Левон: Раньше бывали работы не в нашем вкусе, когда нас просили что-то копировать, за кем-то повторять. Но со временем такого было все меньше и меньше. Теперь люди хотят видеть наши собственные работы.
А последователи, ученики у вас появились?
Левон: Ну, кто-то восхищался, можно сказать появились фанаты. Конечно не такие как у Beatles и Doors, но были люди которые ждали каждую нашу следующую работу и с удовольствием были готовы помочь ее создавать.
А в чем выражается эта помощь? Например, кто-то может предоставить подъёмник для большого мурала?
Левон: Ну, подъёмник это технический вопрос, как и проектор и так далее. Но людей, которые готовы предоставить такую помощь безвозмездно пока нет. У Тарона однажды была идея сделать работу на стене конкретного дома. Он пришёл к хозяину и сказал, что у нас есть вот такой замысел, показал эскиз. Тому очень понравился эскиз, он восхищался, говорил: «Какая хорошая работа, очень красиво». Но когда Тарон предложил: «Давайте мы сделаем эту хорошую работу на вашей стене», хозяин сразу изменил позицию: «На моей стене? Тогда нет».
Вы участвуете в фестивалях, коллаборациях, создаете работы в других городах?
Левон: В последний раз в городе Апаран мы делали два больших мурала в рамках симпозиума, на который приезжали художники из разных мест. Иногда что-то бывает здесь, в Гюмри. Но на самом деле в Гюмри не так много интересных событий на тему стрит-арта. Мы часто помогаем кому-нибудь, участвуем в мастер-классах и других событиях, которые проходят, например, при поддержке Академии Художеств. Но для нас, конечно, гораздо важнее и интереснее те проекты, в которых мы полностью придумали концепцию и всё сделали сами.
Что касается коллабораций, я не помню такого, чтобы мы работали с кем-то из художников. Вообще я думаю, что мастерам очень сложно работать в коллаборации, и что-то великое из этого вряд ли выйдет. Хотя примеры были, конечно — Сальвадор Дали и Уолт Дисней, так работали Энди Уорхол и Жан-Мишель Баския.
Мкртич: Да, мы никогда не работали именно над нашими проектами совместно с кем-нибудь, но принимали участие в коллективных проектах. Например, в Испании, в рамках фестиваля мы делали совместные работы с художниками из разных стран.
Значит, в Испании тоже есть ваши работы? А в каких еще странах их можно увидеть? И в каких городах Армении, кроме Гюмри и Апарана?
Мкртич: Во Франции, в Италии, в Казахстане.
Левон: Да, в Казахстане есть, в Астане.
Мкртич: А в Армении почти во всех городах — Гюмри, Апаран, Горис, Мартуни, Ереван. В Ванадзоре нет.
А почему нет в Ванадзоре?
Левон (смеётся): Не получилось, гонорар был маленький. Нет, это шутка, гонорар не самое главное.
Удаётся вообще зарабатывать стрит-артом?
Левон: Ну, если бы было много умных и заинтересованных людей, то было бы много заказов. А пока что заработать я могу только здесь, в студии, но не своими стрит-арт работами. Это разные вещи — здесь я занимаюсь больше организационной деятельностью, коммерцией, бизнесом. А стрит-арт — чисто творческий процесс, работа над смыслом. Для меня это самое главное, чтобы работа была не просто картиной на стене, а несла месседж.
Как ты считаешь, в какой из ваших работ вам это удалось сделать лучше всего?
Левон: Здесь, недалеко от студии, на улице Руставели есть стрит-арт, в который каждый из нас, каждый участник группы привнес что-то своё. За основу взят мой коллаж, но потом мы вместе поработали над композицией. Мне нравится, что получился такой синтез европейской культуры и гюмрийской истории. Сочетание разных эпох, анахронизм. Я люблю играть с разными культурами, передавать это через сочетание форм.
Получается, что все-таки есть пересечение стрит-арта и студийной работы над коллажем?
Левон: Подход очень разный. Когда ты наедине со своей работой, это совсем не то же самое ощущение. Это комфортно, и ты свободно выражаешь свои мысли. А на улице ты сталкиваешься с разными ограничениями и проблемами — начиная с плохой погоды. Мы работали в декабре и январе, когда ты держишь кисть или спрей, то просто руки с трудом двигаются.
А бывают случаи, когда вам пытаются помешать работать?
Левон: Нет, очень редко. Но даже когда люди просто подходят и задают вопросы, это уже дискомфорт.
Мкртич: Были несколько случаев, когда полицейские хотели помешать, но после того, как мы объясняли им, чем мы занимаемся, они нас каждый раз понимали. В Армении нет такого закона, нет прямого запрета рисовать на стенах, если работа не носит явно политического характера. Поэтому каждый раз удавалось уговорить полицейских не мешать нам, объяснить им, что это наши великие художественные произведения.
Но, вообще-то, у нас многие работы с политическим подтекстом. Например, в Ереване есть работа, там изображена девушка и две руки закрывают ей рот — рука полицейского и рука судьи. Чьи это руки — было понятно из надписей. Еще там написано «Не молчи!». Эта работа была посвящена теме прав женщин. Так вот, само изображение до сих пор сохранилось, а все слова оттуда убрали.
Была ещё композиция, которую полностью стерли. В Армении есть такая проблема: многие семьи, в которых ждут ребенка, делают аборт, после того как узнают, что должна родиться девочка. Они хотят мальчиков. И у нас был такой проект — «Не убивайте!» Рядом с родильным домом в Гюмри мы нарисовали девочку, которая качается на качелях, и там был этот текст. Сначала стерли текст, а потом всю работу целиком.
Еще есть работа, которую мы сделали во время ковида, когда полицейские брали штраф десять тысяч драм за отсутствие маски. Там была такая композиция: полицейский тянется, почти взлетает, чтобы схватить летящую купюру в десять тысяч драм. И опять, самое интересное, что там стерли купюру, а полицейского оставили.
Левон: В основном конфликт вызывает текст, а не картина. И в первую очередь это касается пожилых людей, молодежь относится с большим пониманием.
Давайте вернемся немного назад, я хочу уточнить: если коллаборации для вас – это трудно, то как вам удается работать втроем? Или вы не всегда работаете втроем, может быть есть какие-то персональные проекты?
Левон: А вот это очень актуальный вопрос.
Мкртич: Конечно, нам сложно работать вместе, у каждого свой взгляд, свои мысли.
Левон: Поскольку художники это не футболисты, каждый автор настроен на работу «соло». Особенно сложно, когда у тебя есть свой стиль, но ты работаешь с группой. Немного помогает разделение ролей. Мкртич — графический дизайнер. Тарон — художник, у него много своих авторских работ. Мое направление — коллаж, графические работы. Мы решили, что по отношению к нашим работам мы как акционеры — каждый обладает равными правами. Пусть даже вклад любого из нас в создание какой-то определенной работы будет неодинаковым.
Мкртич: И принятие решений в группе — очень тонкий вопрос. Например, если Левон делает эскиз, то мы с Тароном должны оценить и сказать, одобряем мы, или нет. Если один из нас скажет «нет», значит эту работу мы не будем переносить на стену. Есть еще и такой подход, более компилятивный, когда не кто-то один из нас создает новую идею и эскиз, а сочетаются какие-нибудь элементы наших авторских работ. Например, я брал коллаж Левона, брал детали картин Тарона и делал из этого микс.
Левон: А кто работал больше, кто меньше – это уже останется внутренним делом.
А как вы относитесь к тенденции включения уличного искусства в общий художественный контекст? Сейчас стрит-арт становится все более мейнстримовым, получает широкое признание. Есть музеи, галереи, которые специализируются на стрит-арте. Ваши работы есть в таких местах?
Мкртич: Да, в Ереване в центре HayArt есть наша работа, которую мы тоже делали в рамках коллективного проекта два года назад. Эта работа во дворе музея, она как бы встречает гостей. Рядом работа девушки из Украины.
Левон: Я считаю, что хоть действительно есть некоторые музеи и галереи, которые динамично работают и делают современные проекты, но всё равно 90% музеев и галерей это мертвые структуры. Получается, что созданное в таком месте произведение стрит-арта — это уже музейный экспонат. Теряется первоначальный смысл.
Мкртич: Но, в то же время, большие масштабные работы, муралы, многофигурные композиции очень сложно делать, есть много технических нюансов. Нужны большая хорошая стена, специальная техника, много времени.
Поэтому создать такую работу на нелегальных основаниях, без поддержки, без специально отведенного для этого места крайне трудно. Например, у нас есть нелегальная работа на тему банков. Это была идея Левона — там крокодил олицетворяет банк, и этот крокодил съедает человека.
Мы специально сделали эту работу в технике трафарета, чтобы ее можно было нарисовать быстро, буквально за две-три минуты и тиражировать — хоть на всех банках. Такие работы можно легко создавать вне специально отведенных мест.
Левон: Почти все знаменитые иностранные художники уже в галереях, как Обэй и Бэнкси, которые были родоначальниками подобного движения. Это тоже нормально, нравится нам или нет. Если что-то становится популярным, то оно превращается в коммерцию и люди начинают на этом зарабатывать, появляется рынок, результат работы превращается в продукт, который нужно продать. Но это уже что-то другое, не стрит-арт и крафт, а какой-то экспонат. С другой стороны, если люди хотят иметь у себя дома или в коллекции работы Бэнкси, их тоже можно понять.
Мкртич: Но нужно осознавать, что люди хотят иметь работы Бэнкси не только потому что они им нравятся. Это вложение денег, это уже бизнес.
Каковы ваши творческие планы?
Левон: Сейчас в Гюмри восстанавливается парк Дружбы, который стоял заброшенным ещё со времен Спитакского землетрясения. У нас есть планы принять в этом участие. Там будет создан скейтодром, оформленный нашими рисунками. На этот раз легальными. Скоро завершатся строительные работы, и тогда мы займемся созданием этого паблик-арта.
Фото: Дмитрий Несмелов
Читайте также:
