«Воображение — мой инструмент взаимодействия с миром» — художница Алена Федорченко о буто, перформансах и политическом спектакле

Мы продолжаем рубрику «Диалог на холсте», герой этого выпуска — междисциплинарная художница Алена Федорченко.

Как говорится на сайте-визитке, она развивается в направлениях театра, перформанса, буто, апсайкла, работает с телесностью, контекстами и пространствами.

Мы пообщались о ее творческом пути в России и после переезда в Армению.

Как бы ты себя представила?

— Сытой, счастливой, богатой. *смеется*

У меня театральное образование, режиссерско-актерское, но занимаюсь я далеко не только театром: и перформансом, и телесными практиками. Последние 1,5 года много занимаюсь буто — это современный японский танец. Также делала инсталляции, картины, ивенты — чем только ни занималась, в основном в Питере. Если работаю с физическими материалами, то это апсайкл.

В общем, хочется не плодить мусорный контент, а делать что-то неожиданное, полезное, не ограничивать себя каким-то одним жанром или стилем.

Как начался твой путь? Чем ты занималась в России?

— Я в детстве думала, что у всех получится быть взрослыми, а у меня нет, потому что единственное, что я умею, — это воображать и заражать других людей делать то, что я придумала, чтобы им было интересно. И где это пригодится?

А это, оказывается, и есть театральная режиссура и организация ивентов, и такая работа в культуре, искусстве, когда ты создаешь некие миры, увлекаешь туда за собой людей. Так что не знаю, с какого момента сказать, с чего это началось — это всю жизнь продолжается.

Как ты оказалась в Армении?

— Это драматическая история, потому что у меня в Армении была лучшая подруга, с которой мы дружили больше, чем полжизни, и она сказала: «Приезжай, если что». И когда у меня в России начали срываться все проекты, потому что где-то финансирование останавливали, где-то организаторы писали посты, что мы по этическим соображениям все отменяем, где-то просто люди не доходили.

Мне часто писали: «Так классно, что ты это придумала», я рассказывала про проект «Пора орать» — перфопрогулку по лесу и по заливу. Очень много людей написали, сказали, например: «Я просто не могу заставить себя выйти из дома», или «Меня уволили с работы», «Страшно деньги тратить». Сначала думала принципиально оставаться в России, чтобы там хоть кто-то оставался, и что-то делать с этими людьми, но потом поняла, что я не вытягиваю. И поэтому поехала к подруге в Армению. 

Твоя деятельность продолжилась в Армении, что ты успела здесь провести?

— Тут не так просто мне, я пока больше знакомлюсь, общаюсь, пытаюсь найти варианты и пути. Из того, что уже состоялось, это был буто-перформанс в DDD Kunst House, очень клевое пространство в Ереване. Там панорамные окна на горы, и мы сделали перформанс в течение часа на закате. Он начинался, когда светло, а заканчивался практически в темноте, когда на мне был луч света — я танцевала буто, еще музыкант dizcast живой саунд играл. Это непосредственно в Армении единственное, что состоялось. Еще я ездила на несколько дней в Тбилиси, там тоже сделала перформанс и провела мастер-класс по буто.

Объясни более доходчиво, что такое буто?

— Как и многое, что придумано в конце 50-60-х годов прошлого века, это называется современный танец, хотя ему уже много лет. Так как это давно существует, там очень много ответвлений, и люди уже ушли от аутентичной базы. Изначально буто называли «темным» танцем, и если не вникать, то людям кажется, что это про смерть, а на самом деле это про подсознание, потому что в буто, в отличие от европейской танцевальной культуры, нет нарративности, там не важны движения, они ничего не рассказывают.

Как правило, если ты смотришь на буто-танцора, вообще не понимаешь, о чем он танцует, что происходит. И не должен понимать. Возможно, он не про что и не рассказывает и ничего не танцует, потому что буто — это вхождение в определенное состояние, его еще называют «состояние ноль».

Еще есть такой прием: расфокусированный заблюренный взгляд у артиста, чтобы больше дистанцироваться от окружающего мира и уйти глубже в себя. Это очень интровертный танец, потому что, по сути, ты гуляешь своим воображением по своему телу очень медленно и изучаешь его, как будто ты забыл, как двигаться: ходить, садиться, и ты ищешь это в теле, какие могут быть еще движения. И плюс, так как это японский танец, есть некая стилизация.

Многие сейчас смотрят на буто, повторяют это визуально, так как японцы имеют определенное телосложение: они низенькие, коренастые, с короткими ногами, и они будто в противовес западному балету, где все движения вверх, с колючими вытянутыми носочками, ручками, все тонкое, изящное. А там, наоборот, человека будто тянет к земле, притяжение сильнее и в этих позах, как стойка киба-дачи в каратэ киокушинкай — низкие приседы очень часто, и все в землю, очень медленное. Очень медитативная штука.

Каким был твой первый танец буто, помнишь?

— Это было ужасно. Я решила сделать перформанс на закрытии или открытии выставки, это что-то между библиотекой и ДК в Питере, уже забыла. Суть в том, что я только начинала перформить, только начинала свой бутошный путь, и позвала участвовать Женю Кревнева, который имел в этом больший опыт и даже преподавал в Питере. А он позвал своих знакомых, среди них был человек, который пил какой-то самогон из бутылки и предлагал нам. Он все-таки вышел на сцену, и это было все так страшно и странно, он чуть не разбил там все, и мы его за ноги со сцены вытаскивали.

Мы назвали это «Буто-деревья», обклеили лица кусками бумажного скотча — он отклеивался, потому что мы потели. Было очень странно, но при этом все люди, которые были вокруг, говорили: «Было очень интересно и ничего не понятно». А это самое важное в буто — не должно быть понятно, но при этом, чтобы глаз было не оторвать.

Это был максимальный экстрим. Этот парень, который выпил алкоголь, кинул книгу экспрессивно в танце, и она залетела в ларек с посудой антикварной — упала в чашу и ничего не разбила. Это было великое счастье, что мы ничего не сломали. Был большой стресс, и я решила, что в следующий раз, если такое увижу, просто буду человека снимать и не пускать на сцену.

Много людей ходят посмотреть на буто?

— Я помню, что только один раз было отдельное выступление буто, и на него мы звали. Как правило, это участие в фестивалях, где уже много всего: на выставках, на антибиеннале. Это часть чего-то большего. Отдельно буто, может быть, для людей это как на спектакль сходить. 

Давай вернемся к России. Расскажи, какие самые запоминающиеся постановки, перформансы ты делала или участвовала в них?

—  Помню, когда решила на рассвете прочитать конституцию и написала своему другу-репортеру — он делает фотографии, репортажи для разных изданий в Питере. Он в какие-то чаты послал, и там написали: «Вот если бы она это сделала на площади, если бы ее менты забирали, это было бы интересно, а на рассвете где-то на природе — это фигня». Мне это запомнилось, офигеть, на таком градусе там люди сейчас, что есть либо что-то на грани, либо это вообще не стоит того, чтобы существовать. Я в итоге все равно прочитала конституцию на рассвете на Финском заливе, осталась аудиозапись, я ее буду периодически использовать. Я ее уже использовала, она у меня на звонке стоит.

Как-то проехалась в метро со связанными руками и заклеенным ртом, на скотче написала «страх». Там мой знакомый репортер все-таки согласился со мной поездить, поснимал, пофоткал, люди отводили глаза, странное ощущение.

Это как-то все мелко. Это просто от переизбытка внутри, что хочется что-то делать — смиряться с собственной беспомощностью не хочется.

Ты еще говорила, что перед отъездом делала мероприятие, где все орали.

— Вот «Пора орать» — это такое помогающее мероприятие, перформанс для участников. Я его делала за донейшн, чтобы за любую цену могли люди присоседиться, в итоге никто ничего не заплатил и было мало людей — я это делала в конце лета.

Я собрала заземляющие практики и создала расслабленную обстановку для людей, будто они идут на пикник и общаются, и невзначай делают упражнения, и даже иногда не понимают, какие именно. Задача была настолько их расслабить, чтобы, когда мы дойдем до поляны или до залива, два маршрута было, люди уже могли себя отпустить и проораться.

Мы два раза это делали, знакомая художница Ксения Муралева еще немного вести помогала. После того как люди проорались, они начали петь, не согласовывая, не договариваясь. В лесу все вместе начали петь песни из детства, какие-то известные, а на заливе было очень громко и шумно, потому что вода все глушила, и люди сидели тихонько себе под нос что-то пели и друг друга даже не слышали.

Обратная потребность гармонизировать этот эмоциональный взрыв и вернуть себя. Жаль, что не получилось это как-то популяризировать. 

Ты много штук провела, перформансов, акций. Скажи, как к тебе приходят идеи?

— Мне не все равно, я очень сильно неравнодушная, и воображение — это мой инструмент взаимодействия с миром. У меня есть внутри потребность что-то сказать, и решение приходит само из тех ресурсов, которые меня окружают и из той потребности, которую я имею. Еще очень классно, когда я понимаю, кто адресат, с кем я могу вести этот диалог.

Про твой политический спектакль — как он называется, что он из себя представляет, как появился?

— Названия-то нет. Я почему-то до сих пор не придумала его…

Спектакль появился в 2020 году, я участвовала в театральной лаборатории «О судах и судьях», которую организовывала драматургиня и режиссерка Соня Дымшиц в Питере. Ходила тогда на реальные открытые судебные заседания, потому что мне было интересно, как это происходит. Ходила на лекции этой лаборатории, и среди спикеров был человек, который был присяжным заседателем, и он с нами поделился, как происходит весь процесс, какие полномочия у присяжных.
И мне захотелось соединить спектакль и судебный процесс, и я искала еще какую-то форму и попала в гостях на настольную игру. Я вообще их не очень люблю, но понаблюдала и решила, что это потрясающее — совместить суд и настольную игру.

Тогда я делала на основе реального дела девушки, которая сделала репост двух мемов Facebook, и ее тогда посадили за призыв к ненависти. Те статьи по итогу уже исправили, сейчас они по-другому звучат. Причем там был такой международный скандал, что по инициативе Путина внесли правки в те законы. И девушку мало того, что освободили, ей еще по почте прокуратура города прислала письмо с извинениями и рассказала про то, что она может рассчитывать на финансовую компенсацию. Был международный скандал, что за два мема человека сажают, что она в реестре террористов — рядом с людьми, которые взрывают других. Так не должно быть.

И суть в том, что форма спектакля имитирует настольную игру, а содержание спектакля — судебный процесс. Зрители делятся на две команды присяжных заседателей, хотя в реальном суде такого не бывает. Тут необходима соревновательность между командами, чтобы зрители больше погружались.

Так получилось, что сейчас время такое насыщенное, что я несколько раз уже переделывала этот спектакль, потому что если в 2020 году то, что девушку посадили за репост, это было нифига себе — сейчас это никого не удивляет и не вызывает сочувствия и такой реакции, и об этом будто нечего говорить, итак уже все обсудили.

Сейчас другое дело, тоже реальное — я месяца два искала, собирала информацию из разных открытых источников. Это открытая форма, на самом деле, можно любое дело так использовать и наполнить этот спектакль.

Почему он политический? Потому что он вынуждает зрителей занимать гражданскую позицию, осознавать себя гражданином, делать выбор, принимать решения, и соотносить, насколько он участвует в жизни своего общества и насколько ему хотелось, чтобы его это касалось или нет.

Ты сказала про соревновательность, а сюжет единый или в нем есть импровизация?

— Дело в том, что каждый ход игры — это отдельное судебное заседание, где раскрываются материалы дела, и всегда остается один вопрос: «Виновен или невиновен». И каждая команда должна сказать, виновен или невиновен, это обосновать. Перед тем как они говорят ответ, у них есть время на то, чтобы между собой посовещаться.

С одной стороны, это четкая форма, потому что сценарий прописан, с другой — очень многое зависит от того, что будут говорить люди внутри, что они будут переживать, какое у них мнение, насколько они будут в это вовлечены. Отчасти это жесткая форма, отчасти… Есть такое направление в театре — форум спектакль, когда он в диспуте рождается. 

Ты где-нибудь его показывала? 

— Самый первый вариант показывала в виде эскиза спектакля на той лаборатории «О судах и судьях». Потом я прогоняла его на друзьях и поняла, что материал не работает, надо все менять. И когда я его поменяла, сначала был коронавирус и нельзя было собирать людей, а после этого начали закручивать гайки.

Но суть в том, что в этом спектакле люди говорят свое мнение и рассуждают, и я думаю, что это небезопасно для зрителей в России, если вдруг кто-то включит диктофон и просто запишет. А у нас нет явных ограничений, ты не можешь это контролировать. Я считаю, что нечестно подвергать такой опасности людей, поэтому больше не играла этот спектакль в России, и думала, что все, я его сделала, молодец, галочку поставила.

Мне было удивительно и радостно, когда мне в театре «Артен» предложили его поставить. Мы сейчас репетируем и скоро будет премьера — 3 июля будет прогон.

Что это за театр? Армянский?

— Театр «Артен» существует меньше полугода, его открыл Александр Сирийский. Он в первый раз приезжал в Армению, когда здесь была революция, сильно проникся местной культурой и решил сюда переехать.

Он и его девушка Айа этот театр держат — в нем живут, поднимают, открыты к взаимодействию. Сейчас у них идет армянский спектакль с английскими субтитрами. У них есть критерии довольно жесткие, своеобразные, но они не ограничены национальностью. 

Когда ждать премьеру?

— В первой половине июля в Ереване. Еще мне прислали пространство в Тбилиси, сказали, что там будет заинтересованная аудитория. В общем, там же всего два артиста, поэтому думаю, вполне реально этот спектакль покатать, тем более для него нужен только проектор и стол.

Ты сейчас рассказала про театр, который недавно открылся, можешь сказать в целом про людей творчества в Армении, тех, кто тоже делает спектакли, перформансы, что-то подобное. Здесь такое развито?

— Так сложилось, что наверно большая часть в Тбилиси рванула. У меня там очень много знакомых из питерской тусовки, из разных компаний. Там практически второй Берлин сейчас.

Армения будто бы спокойнее, тут и местные будто не сильно в этом заинтересованы. И изначально существовать параллельно, строить свою экспатскую культуру, мне пока кажется странным, но я все равно в этом участвую, потому что мне так резко не погрузиться в армянскую культуру. Понимаю, что она мне чужеродна, я ее не знаю, она мне странна. Мне даже странно, как люди выглядят на улице, как они одеваются, те спектакли, на которые они ходят.

Мне говорят, что Грузия более европейская, может так и есть. В Армении что-то происходит, но будто параллельно с Арменией: есть экспатское, есть армянское, хотя кто-то пытается проникать друг в друга. В «Артене» есть армянский спектакль.

Еще есть проект «Хронотоп» в Ереване, там в том числе мои знакомые, которых я помню еще по Питеру. Там изначально были экспатские работы антивоенные, а недавно был спектакль «Цвет Армении абрикосовый» или как-то так. Я смотрю, что они там смешивают то, что они принесли с собой из России, и то, что они нашли здесь.

Насколько здесь много людей, я не знаю — будто нет организованных комьюнити. Но возможно это и хорошо, потому что нет такой яркой тусовочности.

Грузины ходят на постановки, которые делают россияне? 

— Смотря какие. В тот вечер, когда делала в Тбилиси перформанс, была программа из нескольких выступлений, и предпоследней была дочка Леонида Федорова из группы «Аукцыон» — Ксения Федорова, она играла свою музыку. Было очень мало людей, потому что шел дождь и мало кто дошел, но среди гостей были и грузины.

В Армении, когда делала буто-перформанс, армяне тоже были. Есть своя крутая рок-сцена, происходит что-то классное. Когда хожу на местные мероприятия, которые организованы армянами, я вижу там очень много молодежи, которые говорят на трех языках: армянском, русском, английском. Есть аудитория, с которой можно взаимодействовать, работать, современные ребята, которые творят современное искусство. Тот же DDD Kunst House — девочки-кураторы делают коллабы с музеями. Мне рассказывали, что была выставка в магазине строительных инструментов. Уже есть что-то классное, просто нужно это найти и общаться с этим, быть в диалоге. 

Какие у тебя планы на лето, что хочешь сделать, успеть?

— Сейчас я планирую поехать в Грузию — сначала в Батуми провести лабораторию по буто и по телесной перформативности, потом, возможно, в Тбилиси.

Хотелось бы сделать что-то уличное, перформативное в Ереване, пока классная погода. С театром «Артен», чтобы формировать там аудиторию, — я с ними подружилась, хотелось бы с ними дальше сотрудничать и сотворчествовать.

Хотелось бы развиваться по перформативно-театральному пути, создавать странные ивенты, лаборатории, может быть больше привлекать людей к перформансу, диалогу, взаимодействию. 

Что для тебя творчество?

— Надо же куда-то девать энергию. Мне кажется, каждый человек соразмерно своим ценностям, целям и способностям выбирает, куда ее направлять. 

_{Фото: архив Алены Федорченко}

Читайте также:

• Художник Ара Шаумян о творчестве, вдохновении женщинами, эволюции искусства и месте Армении в мировой истории