Армения — страна, в которой история буквально на каждом шагу. Поэтому неудивительно, что здесь большое количество музеев, раскопок и специалистов, занимающихся прошлым. Среди них — археолог и популяризатор науки Иван Семьян.
Он переехал в Армению осенью 2022 года и работает руководителем филиала музея-заповедника «Эребуни» — «Кармир-Блур». Если вы проезжали Ереванское озеро, то за ним по дороге в Звартноц могли видеть незастроенный холм. Это и есть музей — а точнее, руины урартской крепости Тейшебаини. Современное название этого места «Кармир-Блур», что означает «красный холм». В результате нападения скифов в VI веке до н.э. в крепости произошел пожар, и ее глиняные стены обожглись и покраснели. Сейчас в Армении Иван популяризирует формат живой истории как форму презентации археологического наследия на площадках под открытым небом и в музейных пространствах.
Мы поговорили с ним о местных музеях, археологической реконструкции, о том, как заинтересовать людей историей и каким было Армянское нагорье в бронзовом веке.
Привет! Расскажи, пожалуйста, как ты оказался в Армении и немного про себя — чем занимаешься, какими эпохами.
— Я археолог, специализируюсь на бронзовом веке — преимущественно на военном деле и древних технологиях. Руководил лабораторией экспериментальной археологии в Южно-Уральском государственном университете. Также мы делали широкий спектр реконструкций, мастер-классы, организовывали исторические фестивали — например, «Пламя Аркаима».
Наша команда создавала реплики артефактов для музеев, а также занималась организацией и проведением научных археологических экспериментов и публикацией их результатов в академических журналах. Часто участвовали в съемках различных научно-популярных фильмов, включая совместную картину с черногорским телевидением. У нас было несколько знаковых работ об истории бронзового века урало-казахстанских степей. С греческим археологом Спиросом Бакасом мы воссоздали лук синташтинской культуры.
Таких проектов было несколько. Один из последних — это наша реконструкция колесничных комплексов синташтинской культуры, которые археологически являются древнейшими из известных. Это пример того, как были получены научные данные, а на их основе сделаны образовательные материалы для студентов и школьников, проводились научно-популярные лекции, фестивали.
В Армении я продолжаю заниматься своими профильными интересами. Как я оказался здесь? У меня есть очень близкий друг и коллега Георгий Матвеевич Дерлугьян — профессор Нью-Йоркского университета в Абу-Даби. Благодаря его приглашению я сначала и стал работать здесь.
Сейчас я живу в Армении, но и до этого бывал тут. В первый приезд мы начали продумывать с Георгием Матвеевичем работу над проектом, посвященным мир-системе эпохи бронзы. Основоположником мир-системного анализа является известный американский социолог и политолог Иммануил Валлерстайн, а Георгий Матвеевич — его ученик.
У тебя одно пожатие до Валлерстайна!
— Если возвращаться к вопросу, как я уехал, то в ноябре планировал в Абу-Даби на научную конференцию, но из-за событий мое начальство в России не хотело меня никуда отпускать. Я войну не поддерживаю — хочу работать в мировом пространстве, продолжать международные проекты, которые мы делали. Я родился и рос в Казахстане в Алма-Ате. Это мой родной город. Потом я долго жил, учился и работал в Челябинске. Теперь приехал в Армению и продолжил те дела, которые были намечены ранее — полтора года назад я участвовал здесь в раскопках, в том числе с директором музея «Эребуни» Микаэлом Бадаляном. Скоро мы планируем делать профильную, экспериментальную лабораторию в Институте археологии Армении с моим коллегой Беном Варданяном — уже этой осенью приступим к ее созданию. Хотим изучать Армянское нагорье в мир-системе бронзового века через призму реконструкции древних технологий, которые позволяют оценить социальную сложность, экономическую модель древнего общества.
Я приехал сюда, чтобы начать работу над этим проектом и познакомиться с археологическими материалами, потому что Армения — это одно из очень немногих мест, где сохранились реальные остатки колесниц.
То есть вы будете делать реконструкцию местной колесницы?
— Погребальную повозку и боевую колесницу, и не только.
В рамках этого проекта мы хотим реконструировать целый комплекс различных вещей лчашенской культуры эпохи бронзы. Так что, надеемся, скоро сможем их испытать.
Получается, что здесь найдены самые старые из сохранившихся колесниц и повозок?
— Одни из. Если брать Синташту, то там лет на 500-600 старше, около 4000 тысяч лет назад, но нет такой сохранности — есть нижняя треть колес, ось, ступицы и, возможно, фрагменты кузова. Есть колесницы Тутанхамона — они моложе лчашенских.
Лчашенские повозки — это 3500 лет назад, XV-XVI века до н.э. Они сохранились благодаря уникальным условиям влажных грунтов, которые получились при подъеме уровня воды озера Севан в древности.
Сохранность двухколесных спицевых повозок в Лчашене очень высокая. Скорее всего, они ритуальные — сидячие. Но мы видим, что в металлопластике есть изображения реальных боевых колесниц — их очень детально изображают бронзовые фигурки. Если совместить эти источники, можно получить информацию о том, как они могли выглядеть. В каком-то смысле похожая ситуация была на Урале, где я работал — есть остатки колесниц, но они неполные. И есть петроглифы Северной Евразии, которые их дополняют.
Поэтому, когда я приехал сюда, стал искать своих коллег, с которыми мог бы продолжить работу в направлениях, посвященных бронзовому веку, военному делу и мир-системе той эпохи — в том числе с музейным аспектом, связанным с интерактивом, с живой историей.
Сейчас по приглашению директора музея «Эребуни» Микаэла Бадаляна я работаю в филиале — «Кармир-Блуре». Это то, чем я люблю заниматься, то, что мне интересно, то, в чем есть опыт.
Для создания реконструкций в Армении я привлекаю российские и зарубежные силы, так как с 2017-го года являюсь научным членом Всемирной организации экспериментальной археологии EXARC. Сейчас музей «Эребуни» вместе с Лувром запланировали реконструкцию сырцовых кирпичей — это технология от ранней бронзы до железного века. И реконструируют ими участок стены урартской крепости «Тейшебаини».
Я сейчас ищу возможности запуска здесь масштабных экспериментов. Мы уже начали проводить мастер-классы для детей. Будем постепенно это наращивать — для школьников организовывать мероприятия, посвященные древним технологиям изготовления наконечников стрел, посуды, литью бронзы. Планируем проведение исторического фестиваля. Так что следите за анонсами.
Я очень-очень рад, что у нас замечательный коллектив и огромные возможности.
Музей «Эребуни» очень активно работает в различных форматах. Есть и оригиналы, и реплики артефактов. Есть формат для школьников — в полевой школе юного археолога. Есть VR, где можно посетить крепость, урартский храм. В Музее истории Армении тоже замечательные реплики артефактов. Все это меня очень впечатлило, и мы стали сотрудничать с коллегами.
В Институте археологии я познакомился и подружился с коллегами, которые занимаются схожими со мной темами — с Беном Варданяном, специалистом по бронзовому веку и древним повозкам и колесницам Лчашена. Я консультировал проект по 3D-реконструкции лчашенской повозки, и у нас появилась задумка воссоздать ее вживую.
Какая здесь была собственно мир-система, какие были международные связи?
— Мир-системный анализ является очень востребованным инструментом для изучения бронзового века, потому что большинство культур этого времени за пределами государств, не имело письменности. Это довольно протяженный период — от 5500 до 3200 лет назад — а информации о нем для многих регионов достаточно мало. Мы получаем ее в основном, естественно, из археологических источников, но не можем выстраивать историю на основе письменных данных — политические акты, войны и так далее. Поэтому важным для нас источником информации являются проявления экономических взаимодействий.
Также мы наблюдаем еще и идеологическую надстройку, которая была универсальна для очень больших территорий — почти для большей части Евразии. Если ты был руководителем в бронзовом веке, то, соответственно, у тебя должно быть богатое оружие, украшение, колесница даже в тех географических зонах, где ее применение стратегически и тактически неудобно — какие-нибудь гористые регионы. Тем не менее, она есть, потому что это показатель статуса.
Наш мир по этой системе строится до сих пор. Сейчас у нас есть периферийные сырьевые государства, допустим в Африке — это источник дешевой рабочей силы и ископаемых ресурсов. Но их элита, тем не менее, все равно имеет атрибуты мировой: одевается также, ездит на лимузинах, проводит свои политические мероприятия в таком же формате.
То же самое было и в бронзовом веке на огромных расстояниях — от Египта и Большого Ближнего Востока до Урала и Европы. Мы наблюдаем, например, такой символизм: это крупный сосуд, из которого вождь или царь вскармливает своих подчиненных. Есть котельный крюк, которым он достает мясо и делится им в зависимости от должности подданного.
Колесница — лимузин бронзового века?
— В каком-то смысле, да.
Армения являлась так называемой полупериферией в мир-системе бронзового века. Центром была Месопотамия, а позже Египет. В самом финале эпохи мы видим конкуренцию между Египтом и хеттами (государство в Малой Азии, на территории современной Турции), но точка притяжения все равно в Египте.
Мы находимся в Армении и, казалось бы, хетты значительно ближе, чем Египет. Но в лчашенском могильнике на Севане есть печати с именем Тутмоса III. Это вещи, которые не могли попасть случайно. Это символ власти, заверяющий волю царя, поэтому это мог быть посольский подарок. Можно говорить о том, что у вождей бронзового века в Армении были связи с Египтом.
Полупериферия предполагает, что она является развитой экономически, социально, технологически зоной, которая пытается догонять центры — во многом им подражает. Такими являлись и ахейская Греция, Микены, Тиринф. Это тоже периферия — да, она богатая, но уступала Египту, Месопотамии и Ближнему Востоку.
Это интересный момент — все, что мы видим на Ближнем Востоке, есть и в периферии, но в меньшем масштабе. Если у Египта это армия из сотен колесниц, то например, у ахейских греков их явно было немного — только цари, вожди и знатные воины могли на них ездить.
И здесь так же?
— Да, здесь очень много импорта — месопотамский, египетский, есть балтийский янтарь.
В Музее истории Армении можно видеть тип мечей-рапир. Распространенная и классическая точка зрения, что это первое в истории длинноклинковое вооружение и оно появилось на Балканах. Есть также версия о южнокавказском происхождении. И так или иначе, мы не знаем наверняка, эти мечи привезенные или сделанные здесь. В ближайшее время хотим лучше исследовать этот вопрос. Нужно помнить, что эффективная военная технология где-то появляется и потом распространяется — это как автомат Калашникова.
Эти народы были бесписьменные, но очень развитые. По артефактам мы видим, что у них были астрономические представления. По уровню развития общества Микены (Греция) и местное общество бронзового века были во многом близки — за исключением письменности. Микены несколько богаче, потому что они имели выход к центру коммуникации — Средиземному морю.
Здесь тоже были важные торговые пути. Через Армянское нагорье шли караваны, поэтому местные вожди, конечно, контролировали поставки, в том числе, олово.
Здесь олова нет, но оно шло через эту территорию?
— Да, правильно. Олово встречается не очень часто в земной коре — реже чем медь и тем более железо. Оно было в бронзовом веке стратегическим металлом, который выступал катализатором всех экономических связей. Например, мы знаем, благодаря анализам изотопов, что египетская бронза могла содержать олово из Британии, а олово из Улубурунского корабля, который затонул возле Бодрума в Турции, родом из Центральной Азии, в том числе из Казахстана. Поэтому транзит, добыча и контроль составляли богатство элит того времени — даже на периферии.
Бронзовый век закончился, когда эти связи разрушились по разным причинам — в том числе из-за истощения запасов олова. Основных — две. Первая — изменение климата, которое происходит, начиная примерно со второй половины XIII века до н.э. Он становится очень засушливым — не хватает плодородной земли, начинается голод, неурожаи, экономический упадок и снижение покупательной способности государств. Плюс еще и олова больше не стало — оно, видимо, на протяжении всей эпохи дорожало, и теперь за него было нечем платить. В самих центрах начался продовольственный кризис из-за засухи.
Совершенно естественно стали тоже беднеть полупериферии и периферии — это спровоцировало массовый приток и иммигрантов, и грабительских набегов. Эти процессы привели к упадку всех великих государств бронзового века — разрушилась Хеттская империя, Египет ослабел.
К чему я это рассказываю? Здесь, на Армянском нагорье, была уникальная ситуация. Для региона в силу ландшафтных особенностей эти процессы прошли относительно без потерь. Появляется массовое распространение железа. Да, его использовали еще хетты, а самые ранние находки из метеоритного железа известны в Иране и Ираке в 5-6 тыс. до н. э. Мы знаем, что у царя Анитты в XVIII веке до н.э. уже были железные детали для трона и железный скипетр — оно было материалом статусным и очень дорогим.
Постепенно из него начали делать и оружие и, вопреки мифам, сперва железо не было лучше бронзы — до момента, пока люди не научились получать сталь.
Бронзу не куют?
— При низком содержании олова куют, но она лучше льется — лучше, чем медь. По сравнению с последней она не ковкая.
Ассирийцы стали одними из первых, кто снабдил большое количество людей железным оружием. И они побеждали не потому, что их оружие было лучше бронзового, а потому, что на ресурсы, за которые ты снарядишь 10 воинов с бронзовыми мечами, ты можешь снарядить 100 с железными. Железо — это очень доступный металл, оно почти везде есть.
Новоассирийское государство стало набирать силу в IX веке до н.э. И это, в свою очередь, вызвало процессы на севере, когда хурритские племена в районе озер Урмия, Ван, стали консолидироваться и сложились в союз Наири. Так, со временем, возникло государство Урарту.
Фото: Виталий Краусс, Иван Семьян