Бросил службу в полиции и ушел в современное искусство. Егор Кириллов — фотограф и сооснователь творческого пространства «60:73»

Много талантливых людей с необычным жизненным бэкграундом оказались в Армении после начала войны. Егор Кириллов родился на Крайнем Севере и в 18 лет переехал в Петербург, чтобы поступить в университет МВД. Параллельно со службой в правоохранительных органах он стал профессионально увлекаться фотосъемкой.

24 февраля 2022-го Егор понял, что время сделок с совестью и компромиссов прошло, и уволился из прогнившей системы. После переезда в Ереван, вышла его антивоенная серия It’s not my choice, а в начале октября 2023-го репортаж для «Медиазоны» из Гориса и Ехегиса во время эвакуации населения. Также вызвало резонанс и набрало огромное количество просмотров видео, где мужчина наклеивает стикеры с флагом Арцаха на щиты полицейских во время протестов в Ереване.

Помимо фотографии, Егор занимается керамикой и является сооснователем пространства «60:73». Именно там мы и встретились.

Налив красного сухого в бумажные стаканчики, неспешно поговорили о жизни и смерти, о том, что такое родина, и почему вам тоже стоит прийти на бывший часовой завод.

Насколько у тебя давние отношения с фотографией?

— Мои профессиональные отношения с фотографией начались в 2018-м году. До этого, в десятом классе мне подарили фотоаппарат. Тогда я делал снимки не особо вдумываясь. Однажды друг предложил снять обложку для альбома своего музыкального проекта. Мы фоткали какой-то стрит — закат через проволоку. Тогда я впервые взял камеру осознанно.

То есть, твоя первая работа, это обложка?

— Честно говоря, даже не знаю, где эта фотография сейчас. Скорее это были первые пробы. А потом я переехал в Питер.

Откуда?

— Из Мурманска. Поступил там в университет МВД. Я учился, но понимал, что делаю что-то не то в своей жизни. Какая полиция вообще? Когда я уходил в увольнение, то просто гулял с камерой по городу, снимал стрит и безумно кайфовал от этого. Время шло, и мне хотелось каких-то изменений. Я начал задумываться о том, что работы должны обрести форму, содержание.

На тот момент я следил за фотографкой Машей Гельман — тоже снимала стрит, а потом перешла на более серьезные истории. Я подумал, как она это сделала? Тут я узнал о школе современной фотографии «Докдокдок». Перед тем, как поступать, попробовал снять рассказ про то, как в Мурманске моржуют люди. Естественно, невозможно что-то снять и не попробовать самому. 

Сейчас практикуешь? В Армении сложно найти прорубь. 

— До того, как уезжал, я тоже не каждый месяц ходил окунаться. Но когда есть возможность, то с удовольствием. 

Ты поступил в школу фотографии «Докдокдок». Это было параллельно с твоей учебой в университете?

— Я выпустился из университета и начал работать на земле, как говорят.

Чем ты занимался?

— Я был опером наружки (прим. ред. — наблюдение за лицом представляющим правоохранителям интерес, с целью получения о нем и его образе жизни максимально полной информации).

Сколько лет ты проработал?

— Пять лет отучился, три года проработал до начала войны. В 2018-м году я выпустился из университета МВД и сразу же поступил в школу «Докдокдок». После смен в ментовке, шел учиться современной фотографии — такой был контраст.

Можно спросить, почему не уволился, если не нравилось? Потому что целевое направление требовало выплат за обучение. Когда я выпустился, мой долг составлял миллион рублей. То есть, я должен был отработать пять лет, но в итоге получилось три.

Я начал заниматься керамикой, и по моему плану должен был уволиться из органов в августе 2022-го. Мы с подругой планировали открыть мастерскую и начали там ремонт 20 февраля 2022-го года. 24-го числа мы, естественно, отказались от этой идеи и уехали из страны. Когда началась война, я понял, что это уже не вопрос договора c собой или компромисса. Это про человеческое. 

Как происходило твое увольнение?

— Все достаточно прозаично. Сначала я долго переживал, думал, как все сделать. Меня бы не выпустили без увольнения, мой загранник лежал в отделе кадров, да и на границе были бы проблемы. В итоге, просто позвонил начальнику и сказал, что увольняюсь, потому что мне предложили другую работу. Я не стал говорить, что российская государственная система себя полностью дискредитировала. 

Как ты думаешь, они понимали, что ты хотел это сказать?

— Я думаю, что там понимали. Фотографией занимался, керамикой. С ребятами пить пиво не ходил. Хотя я не был каким-то изгоем в отделе. Работали. Просто я после смены уходил, и все. Меня не было.

Ты не общаешься с бывшими коллегами?

— Нет, вообще ни с кем. Я не очень понимаю, как общаться.

Давай поговорим о твоих работах. Начнем, пожалуй, с самой жизнеутверждающей — Death. Ты много размышлял о смерти до того, как пришел к идее изучить ее через фотографию?

— Этот проект все еще не завершен. Почему? Потому что со временем я понял, что это та серия, которая закончится только с собственной смертью. Как я мог высказываться об этой теме как автор, если на тот момент мне было 25. Думаю, в следующем году (прим. ред. — уже в этом) я продолжу снимать, потому что в Армении можно немало сказать о таком явлении, как смерть. 

Также был момент, когда я узнал истинную причину смерти моего отца. До 23 лет я думал, что он погиб в автокатастрофе, но потом выяснилось, что от 17 ножевых ранений. Я начал размышлять, что такое вообще смерть. Эти вопросы ко мне начали приходить с момента появления художественной рефлексии во время обучения в фотошколе. Там я начал вспоминать, что у меня в семье по мужской линии все рано умирали.

Потом наткнулся на прекрасную книгу Сергея Мохова. Он отлично рассказывает про археологию русской смерти, про то, как культ смерти строился в СССР, в царской России, в древности. Как обсуждали или не обсуждали эту тему. По факту, я не знал правду про своего отца, потому что в моей семье была табуирована причина его смерти. 

У тебя в этой серии очень обширная география героев. Как ты совмещал поездки с работой в полиции?

— Я снимал их в отпуске. Ездил по России: Рязань, Калининград, Москва, Липецк — и кайфовал. Потому что, во-первых, я занимался любимым делом, а во-вторых, с большим интересом подходил к этому.

Ты выбирал города наугад?

— Нет, я выбирал те города, где у меня есть условные фиксеры — мои друзья. На том этапе, я хотел затронуть Центральную Россию. Также мне очень повезло, что у моей подруги мать работает патологоанатомом. Она помогла найти героя для съемки, и это получился один из лучших снимков.

Ты открыл что-то новое для себя в процессе общения с героями? Может быть, какой-то необычный философский подход к смерти?

— Не могу сказать, что я открыл что-то новое, просто понял, что не так страшен черт, как его малюют. Помню тот момент, когда впервые заходил в морг. Для ребят, патологоанатомов из Рязани, это норма. Как только они распахнули двери, я сразу увидел чьи-то ноги. И я такой: «Оу-оу-оу, стоп!». А потом ничего, нормально зашел, так что это вопрос опыта.

Единственный раз мне было немного плохо, когда проходило вскрытие человека с ВИЧ. Он подгнил изнутри, и я почувствовал резкий запах. Пришлось выйти, чтобы немного подышать.

Это забавно, отучиться на опера, но ни разу не побывать в морге. В университете  обещали сводить нас на вскрытие, но так и не дошли. Как можно заниматься тяжелыми преступлениями, когда тебе не показали что это такое.

…и ты взял инициативу в собственные руки. Насколько легко тебе устанавливать контакт с людьми, которых хочешь сфотографировать?

— Я очень коммуникабельный человек. Для меня не составляет труда подойти к незнакомцу и начать общаться. Услышать 15 раз «нет» не значит, что на 16-ый раз тебе не скажут «да».

Как я снимал этот проект? Просто приходил в больницы, морги, пожарные части, церкви, хосписы. Говорил, что я документальный фотограф и спрашивал разрешение поснимать. Сразу шел к главврачу, к кому-то, кто мог сказать «да». И первый раз было «да», потом было пять раз «нет». Но это не значит, что в другом месте тебе не скажут «да». Я не боюсь почувствовать себя глупо или неловко. Да ради бога, ну подумают люди, что дурак какой-то.

Как быстро ты нашел в себе силы взять фотоаппарат в руки после начала войны? 

— Когда я уезжал, то даже ехал с камерой. Когда приехал, тоже снимал себя. Потом был период, когда я решил, что нужно найти работу и начать заново жить. Я не брал камеру в руки где-то пару месяцев, но затем понял, что хочу сделать высказывание о том, почему я здесь, что такое родина, и кто вообще рядом со мной. Здесь очень сильное комьюнити за счет того, что почти все тут не по своей воле. 

Да, в описании к серии работ под названием «404» есть такая строчка: «Я задаю вопрос в поисковике, что такое родина?». На данный момент ты нашел ответ? Можно тебя спросить, что это такое, Егор?

— Для меня родина — это место, где ты родился, те края, в которых вырос и которые тебе дали бэкграунд. Для меня это Кольский полуостров. Петербург тоже часть моей родины, потому что именно там случился важный культурный перелом у меня в голове. И люди, которые меня там окружали, до сих пор влияют на меня.

Я думаю, может ли Ереван стать такой же родиной, как Питер? Но это, наверное, про дом — сейчас он здесь. А вот родина — Мурманская область. Я ее и люблю, и не люблю. Люблю ее безумно. Это восхитительные края. На севере очень отзывчивые люди. Ты будешь ехать по дороге, и, например, у тебя пробьет колесо. Долго ты не простоишь, потому что точно кто-то остановится. Он знает, если ты сейчас здесь останешься, то, скорее всего, навсегда, потому что замерзнешь нахрен. Меня безумно впечатляет такая сплоченность. Это культурный нарратив, который она мне дает. 

Советский Союз любил уничтожать малые народы большого государства. Кольский полуостров и саамы, которые там обитали, тоже очень пострадали тогда. У меня есть серия, где я пытаюсь говорить о том, что Кольский полуостров представляет из себя. Это родина вместе с тем, что я ребенок колонизаторов. Все это наслаивается, как местные народы, так и Советский Союз, постсоветская Россия. Все то, что там лежит слоями, лежит во мне, в том числе, и русская культура. В целом, я себя считаю человеком русской культуры. 

Поговорим о твоей работе для «Медиазоны» в Горисе. Она получилась настоящей, пробирающей до слез. Насколько эмоционально тяжело тебе работать и умеешь ли ты абстрагироваться от ситуации?

— Наверное, сказывается опыт работы в полиции, поэтому могу абстрагироваться. Но еще работает тот фактор, когда понимаешь, зачем ты здесь. Ты приехал не для того, чтобы причитать и плакать, а для того, чтобы сказать людям вокруг в широком смысле, что вот как бывает плохо. И для этого ты сам не должен реветь. Хотя, конечно, были моменты.

Есть снимок, где женщины сидят в багажнике машины и голодные смотрят на меня, а я их фотографирую. Потом принес им чай и печенье, стоял минут 15, успокаивал себя, меня начало трясти. В этот момент ты просто себе говоришь, стоп, ты здесь не за этим. Там надо включать холодную голову, хотя я человек безумно эмоциональный, иногда чересчур. 

Но при этом был такой пример. Я поспал до 4 утра, когда приехали автобусы из Арцаха, вышел и начал снимать. Вижу, что одной женщине очень тяжело нести сумки. Подошел и предложил помощь, она поинтересовалась волонтер ли я. Ответил, что журналист. Мимо проходил парень из Красного Креста и сказал, что здесь все с одной целью — помогать. Для меня это была важная фраза в том плане, что кто бы туда не приехал, здесь все для того, чтобы помочь людям, которые оказались в этой ужасной ситуации. Конечно, тут можно задавать вопрос от какого ты СМИ, как ты будешь это все освещать. Но в любом случае, никто из журналистов не говорит, что там хорошо. 

Потом ты едешь домой немного в ахуе. После того, как приехал оттуда, начинаешь понимать, где ты сейчас был и что произошло. Зона гуманитарный катастрофы с геноцидальными признаками. Конечно, я не инстанция, которая должна давать определение этим событиям. Говорю лично от себя, как я это вижу.

Как люди реагировали на съемку?

— Раз семь я столкнулся с тем, когда спрашивал: «Извините, я не знаю армянский язык, могу ли я говорить на русском?». Мне кивали головой «нет». Один мужчина очень хорошо ответил: «Не знаю. Я, наверное, забыл этот язык». Люди начали понимать, что делала Россия в Арцахе, и как всех кинула.

Поговорим про твое завирусившееся видео, где мужчина клеит стикеры с флагом Арцаха на щиты полицейским на Площади Республики во время протестов в конце сентября. Как у тебя это получилось снять, и что это был за человек?

— Я сейчас пытаюсь вспомнить — по-моему, его звали Сергей, это сотрудник какого-то университета, который пришел в пиджаке. Он с кем-то общался, я стоял и слушал, что он до этого тоже был в госаппарате, ушел оттуда и начал преподавать.

Просто пришел, начал клеить всем ребятам, которые там с щитами стоят, не знаю, как правильно называется подразделение. Вокруг творился хаос, вот-вот сейчас полетят камни и бутылки в полицию, все на взводе, и я вижу этот момент, пытаюсь его подснять. Получилось с третьего раза. Я не ожидал, что это так разойдется, был приятно впечатлен.

А сам ты был тогда впечатлен, когда полицейский стал разглаживать этот стикер у себя на щите?

— Это вообще важная часть ролика. Ты там с щитом и дубинкой, и ты среди народа. Арцах это боль для всего армянского народа, и вот это отрицать совершенно нельзя, это у всех в сердце, душе, голове.

Ты сам видишь просвет впереди, находишь точку опоры, или думаешь, что мир реально катится в какой-то безвозвратный мрак?

— Не знаю, я наблюдатель, как сказала Костюченко — профессиональный свидетель.

Тогда поговорим о вполне реальной точке опоры, пространстве «60:73», которое вы недавно открыли, и в котором мы сегодня записываем это интервью. Как возникла идея объединить столько талантливых людей под одной крышей, и что площадка может предложить сегодня?

— «60:73» образовалось из инициативы наших друзей. Мы уже знали друг друга, когда сюда заезжали. Начали искать помещение и нашли это чудесное пространство в бывшем часовом заводе Еревана. Последняя серия будильников, которую выпускал завод, называлась «60:73»

Мы открыты к различному роду взаимодействия с людьми. А если говорить о нас, я здесь делаю керамику. Саша занимается стоп-моушн-видео (прим. ред. — видео из отдельных фотоснимков с ручным перемещением объекта), анимацией, пластилином. Дима отвечает за живопись, арт, скульптуру. Другой Александр занимается реставрацией мебели и столярными работами. Рита сейчас расскажет подробнее про свои работы.

Рита: Я занимаюсь ткачеством. Это техника создания ковров, но для меня это не совсем ковры, а скорее арт-объекты. Мне нравится интуитивное ткачество, когда нет какой-то задумки, нет следования традициям. То есть работа с материалом.

Я не так давно занимаюсь этим — кажется, около года. Это скорее хобби на этапе исследования, чем на этапе активных продаж и продвижения.

Егор, поговорим о керамике. Меня впечатлили твои работы от «Бездомного на Балтийском вокзале» до ваз и чашечек. Как и фотография, керамика это про создание образов, впрочем, как любое искусство. Чем ты руководствуешься при создании образов в керамике?

— На самом деле, с керамикой я еще работаю «на вы» в отличие от фотографии.

В последнее время у меня в голове две вещи. Я не хочу давать объектам физическое назначение, если речь не идет о заказах. Костяная чаша может быть подсвечником, а может стоять просто для красоты. 

Касательно «Балтийского вокзала», так как в фотографии я часто работаю с социальным контекстом, то мне хочется внести его и в керамику — туда, где он неочевиден. Cейчас экспериментирую, чтобы к чему-то прийти. Я человек не терпеливый, но если понимаю зачем это нужно в искусстве, то терпения у меня вагон. 

Как думаешь, ты надолго в Армении и связываешь ли ты свое будущее с Россией?

— В ближайшее время я не вижу своего будущего в России. Но понимаю, что все может измениться очень резко, как два года назад. Если пойму, что мне надо ехать дальше, я поеду. То есть, я не запираю себя в рамках Армении, но пока что причин уезжать не вижу. Мне здесь комфортно.

_{Фото: архив Егора Кириллова}

Читайте также:

• «Во всем хочу найти креатив» — профессиональный фотограф, кандидат наук, преподаватель вальдорфской школы Сурен Манвелян
• «Здесь нужно убеждать людей, что фотография и соцсети важны для продвижения бизнеса» — фотостудия CitrusFoto
• Вырванная изо рта Черчилля сигара как билет в новый мир. Юсуф Карш — культовый мастер фотопортрета ХХ века