Кристальный голос Армении. К 100-летию выдающегося поэта Паруйра Севака
14 июня 1971-го. Довольный 47-летний мужчина хвастается перед чехословацким корреспондентом, что наконец-то научился водить машину. «Повороты там круче дилижанских», — улыбается он, вспоминая свою премьерную поездку с дачи в соседнее село.
Во время интервью в родном Чанахчи спикер с упоением делится планами завершить книгу «Саят-Нова и армянское средневековье» и приступить к научному переводу «Книги скорбных песнопений» Григора Нарекаци. Правда, замечает — боится не успеть, все-таки близится 50-летие. Как чувствовал — жить ему осталось всего три дня.
17 июня герой интервью вместе женой и двумя детьми возвращается в Ереван. Будучи всего второй раз за рулем, решает идти на обгон медленно едущего грузовика. Маневр не удался. Машина перевернулась, грузовик с места ДТП скрылся. Супруги погибли практически мгновенно. Сыновья отделавшись царапинами, остались сиротами.
Правда ли, что за гибелью семьи может стоять всесильный КГБ? Почему мать поэта боялась за умственные способности сына? И как автор одним из первых в советской Армении осветил тему геноцида? Сегодня, в день 100-летнего юбилея выдающегося армянского поэта и литературоведа Паруйра Севака, о непростой судьбе мастера мы расскажем в рубрике «Известные армяне».
Паруйр Казарян — такова настоящая фамилия поэта — родился 24 января 1924 года в селе Чанахчи (ныне Зангакатун) в семье, бежавшей от геноцида из Османской империи. К пяти годам он уже бегло читал и писал, любил посещать местную школу, где учились дети постарше. Местный педагог заметил способности Паруйра и уговорил родителей отправить сына учиться на год раньше обычного.
Оценка «отлично» — основная в дневнике мальчика. Односельчане вспоминали дедушку будущего поэта, который много читал и, якобы, сошел с ума. Он рассказывал соседям, что скоро «машины, похожие на белых голубей, взмоют в небо, а по ниткам пойдет электричество». Мать распереживалась, что от обильного чтения сын тоже может потерять разум.
Паруйр не обращал внимания на сетования родных и уже в 11 лет написал свои первые стихи. Ну, а после школы вопроса — куда поступать дальше, перед юношей не стояло. Он, понятное дело, выбрал филфак Ереванского госуниверситета.
Странное дело, но, начав учебу, поэт опустил руки, посчитав, что после Егише Чаренца он не напишет ничего стоящего. «Наверное, Чаренц убил меня, но убил с тайным намерением позже воскресить», — рассказывал Севак. И от любимого дела не отказался.
В 1942 году он написал стихотворение «Быть или не быть». Необычные по манере письма строки попались на глаза Рубену Зарьяну, редактору журнала «Советская литература». Он и посоветовал Паруйру вместо фамилии Казарян взять звучный псевдоним. Начинающий автор взял фамилию поэта Рубена Севака, погибшего во время геноцида в Турции.
После окончания университета, в 1945-м, Паруйр поступил в аспирантуру Академии наук Армении. К концу сороковых он уже выпустил свой первый сборник «Бессмертные повелевают». Имя Севака было на слуху, но неожиданно для многих он уехал в Москву и поступил в Литературный институт имени Горького.
Энергии поэта нет предела. Однажды Паруйру поручили написать реферат на тему «Горький и фольклор». Времени дали крайне мало, но он подготовил такую работу, что преподаватели и сокурсники единодушно оценили ее как кандидатскую диссертацию. Севак читал везде — в метро, электричке, на автобусной остановке.
По окончании ВУЗа Паруйр остался работать на кафедре — преподавать армянский язык. Он заботливо относился к подающим надежды начинающим поэтам и одаренным студентам. При этом терпеть не мог бездарных и навязчивых. За искренность и прямоту его любили даже те, кого он критиковал.
Личная жизнь поэта сложилась не сразу. Первый брак конца 40-х, с однокурсницей Майей Авагян, быстро распался. Его не спасло даже рождение сына. Вскоре Севак сблизился со своей второй женой, Ниной Менагаришвили, в 1953-м они поженились.
Нина окончила в Москве аспирантуру и готовилась к защите диссертации. Простая и непосредственная, она сразу располагала к себе людей. В столичной квартире поэта часто собирались друзья — хлебосольная Нина угощала вкусными блюдами грузинской и армянской кухни. Кстати, Паруйр всем напиткам предпочитал трехзвездочный армянский коньяк.
Несмотря на жизнь душа в душу, поэт успевал влюбляться на стороне. В 1957-м, на свадьбе друзей, Севак познакомился с девушкой. В ту же ночь он начал писать поэму «Ерг ергоц» («Песнь песней») — для барышни из Литвы Суламиты Рудник, которую видел всего несколько часов.
Он сидел за маленьким столиком и с кем-то играл в шахматы. А я вошла в комнату с большим подносом, полным нарезанного белого хлеба. Мы оба замерли в эту секунду — и я, и он. Секунду, которая продлилась вечность.
Суламита Рудник
Ему было 33, ей — 18. Взгляда хватило, чтобы полетели искры. Влюбленные встречались каждый день. Их сближало безрассудство и внутренний огонь. Чувство все сильнее захватывало обоих. В начале 1959-го Севак узнал, что родители больны, и уехал в Ереван. Суламита решила прервать отношения. «Любовь — никчемная вещь», — написал после разрыва опустошенный поэт.
Севак вернулся в Ереван уже как состоявшийся поэт. Он устроился в Институт литературы имени Абегяна и был секретарем правления Союза писателей Армении. Когда кто-то не заставал поэта дома, то свое появление, по сложившейся традиции, кратко фиксировал на двери: «Приходил, тебя дома не было», «Веч., в 8 ч., жду», «В 5 утр. — хаш», «Позвони, есть важное дело».
Кандидатская диссертация Севака о Саят-Нове была столь хорошо написана, что поэту дали за нее сразу докторскую степень, а в 1968-м напечатали уже как монографию. Часть литературных критиков утверждала, что поэзия Севака сложна для восприятия. Однако каждый читатель воспринимал ее как личный внутренний монолог.
Узор словесный мне претит. Устал я наконец. Пускай искусен ювелир, искуснее кузнец.
Паруйр Севак
Изданная в 1959-м поэма «Неумолкаемая колокольня» произвела эффект разорвавшейся бомбы. В ней Севак повествовал не только о трагической судьбе Комитаса, но и раскрывал правду о геноциде армян в целом.
Толчком к написанию поэмы стала услышанная по радио народная армянская музыка. Словно колокола Эчмиадзина она принудила автора творить. Название также пришло благодаря звону колоколов, но уже в Москве.
Разбой-грабеж, и ятаган. И обезглавливали нас, и рвали на клочки армян. Рубили сабли, резал нож. Бросали прямо под обрыв. Тела утопленников сплошь покрыли реки, их закрыв. Не разбирая, всех подряд — от стариков и до ребят.
Паруйр Севак
За эту работу в 1967-м поэт получил Государственную премию Армянской ССР. Имя Севака у всех на устах. Однако беда пришла, откуда не ждали. Спустя два года его сборник стихов «Да будет свет» запретили к продаже.
За несколько дней до смерти поэта, во время очередного съезда в Доме писателей, незнакомые люди подошли к Севаку и сообщили, что весь тираж сборника — 25 тысяч экземпляров — вынесли во двор типографии и сожгли. Советская цензура почему-то посчитала, что в книге скрыт призыв к революции.
Поэт разразился нецензурной лексикой в адрес властей. Все понимали, что запрет публикации стал последней каплей в жизни литератора. В последние годы жизни на Севака регулярно доносили, в том числе коллеги по цеху. Он был буквально раздавлен.
Ситуация накалялась. Но финал был уже близок. 17 июня 1971-го «Волга», которой управлял Севак, двигалась из его родной деревни Чанахчи в Ереван. Автомобиль литератору тайно подарил на день рождения глава армянской столицы — поклонник таланта поэта.
В районе полудня неизвестный грузовик нанес сокрушительный удар в заднюю часть «Волги». От мощного удара машина несколько раз перевернулась. Поэт с супругой погибли. И вот тут начинаются странности — уголовное дело не возбудили. Грузовик так и не нашли. Хотя, согласно мнению экспертов, в Армении в 1971 году могло быть всего три тысячи грузовиков.
Некоторые поклонники творчества мастера уверены — удар по «Волге» пришелся сзади, что косвенно подтверждает версию об организованном убийстве. К тому же на некоторые мысли наводит и отсутствие возбужденного дела.
Была ли смерть поэта запланированным убийством или трагической случайностью — мало понятно до сих пор. Одно известно доподлинно — слава Севака была велика, влияние на людей огромно, и он никак не соответствовал образу советского творца.
И только для тех кто любовь,
как причастие принял,
Оно превратится в нарядное,
Праздничных дней одеянье.
Паруйр Севак
Дом-музей Паруйра Севака был открыт в его родном селе после смерти писателя. Изначально проект включал музейный комплекс: фойе, колокольню с часовней и выставочные залы. Планировалось построить амфитеатр для различных мероприятий и литературных встреч. Однако возвели только фойе, в котором оборудовали постоянную экспозицию.
Прошел век с момента рождения гения, однако его творчество до сих пор актуально. Когда в конце 80-х решалась судьба Армении, собравшиеся на митинге люди говорили друг другу: «Эх, был бы жив Севак, он бы точно сказал, как теперь быть». Неумолкаемый голос республики навечно останется среди нас.
Читайте также:
