«Мы пропустили чудовищную по масштабу революцию». Режиссер Андрей Сильвестров о новом фильме «Вверх/вниз» и глобальной войне между цифровым и аналоговым миром

Андрей Сильвестров — кинорежиссер, работающий на грани кино и современного искусства. Он деятель «второго поколения» параллельного кинематографа, создатель и участник арт-группы «Му-зей», один из основателей и программный директор киноклуба «Сине Фантом», почетный президент Международного Канского видеофестиваля (не КаННского), продюсер, актер и художник.

Его фильмы — всегда радикальный эксперимент, раздвигающий рамки мейнстрима. В послужном списке автора постмодернистское осмысление эталонной соцреалистической музыкальной комедии «Волга-Волга» (2006 г.) совместно с Павлом Лабазовым; решительный по форме философский коллаж-диптих «Бирмингемской орнамент» (2011 г. и 2013 г.), созданный совместно с художником Юрием Лейдерманом; монументальное медитативное полотно «Россия как сон» (2016 г.), снятое коллективно гостями Канского видеофестиваля; комедийное осмысление современных медиа в стихотворной форме «Прорубь» (2017 г.); документальный сериал о том, как тюремная жизнь перестала быть новостью для современного россиянина «Азбука тюрьмы» и «Сахарово» (2021 г.) и многое другое. А также продюсирование различных кинопроектов.

Экстравагантные работы Сильвестрова не выстраиваются в оппозицию массовой культуре, а скорее идут перпендикулярно и ей, и артхаусу, и любому высоколобому авангарду.

В уютном книжном магазине Common Ground мы посмотрели новый фильм Андрея под названием «Вверх/вниз» — концептуальное полудокументальное повествование о художниках, искавших свой путь в меняющейся реальности 90-х и записавших это на видео. «В отличие от кинопленки, которая была дорогой и требовала сложной проявки, видео можно было посмотреть сразу. До этого в истории человечества было невозможно так быстро получить свою копию», — гласит аннотация. Прямо из ушедшей реальности герои фильма свидетельствует о фантастической свободе, легкости и непредсказуемости настоящего творчества. Мы смотрим на художественные акции, прогулки, тусовки и просто жизнь, обрамленные перипетиями нестабильного десятилетия.

О том, как «Великая Цифровая Революция 90-х годов» навсегда изменила не только героев, но и зрителей фильма, войне между цифровым и аналоговым миром, которая началась давно, а мы заметили ее только сейчас, рассказал режиссер Андрей Сильвестров.

Вчера фильм «Вверх/вниз» был представлен в Москве в Электротеатре Станиславский, сегодня он в Ереване. Насколько я понимаю, это одни из первых открытых показов для зрителей. Как появилась картина и в каком формате она сейчас существует?

— Я начал делать этот фильм около пяти лет назад. Придумал структуру, но никак не мог начать его собирать. Предстояло отсмотреть около 100 часов материала, а может даже и больше. Ко мне на помощь пришел режиссер монтажа Михаил Бодухин и согласился взяться за эту работу. Целый год фильм лежал на полке, так как у меня просто не было душевных сил его доделать. Я думал, что не буду его выпускать в силу разных обстоятельств, которые начали происходить и происходят в нашем мире. В сентябре этого года мы решили вернуться к проекту и досняли несколько кадров, чтобы задать рамку всему происходящему. Фильм был готов.

В своей жизни я выпускал какое-то количество картин как режиссер и как продюсер. Очень хорошо знаю, что это такое: как надо работать с прессой, с фестивалями. Наш фильм — другой случай. Мы решили, что пока картина будет существовать в формате разовых показов для друзей. Для меня это чрезвычайно важный момент в современном типе общения — хочется просто напрямую встречаться с человеком и разговаривать. В этом наш ответ, наше противостояние цифровому безумию и аду, надвигающимся на нас в разных формах. На показ приходит какое-то количество людей, большинство из которых, я, как правило, знаю. Мы смотрим кино и беседуем. Это хороший формат.

Хочется просто напрямую встречаться с человеком и разговаривать

С другой стороны, я планирую организовывать показы для молодых людей, которые не жили в то время и с которыми хочу поделится опытом свободы 90-х. У нас было несколько показов в учебных заведениях, и, как мне кажется, это очень хорошо работает.

С переходом от пленки к цифре стало проще фиксировать жизнь, из-за этого во второй половине 80-х и начале 90-х целое поколение независимых художников были окрылены идеей создания видео. Этот фильм, с одной стороны, про само видео, а с другой — о молодости вашей и ваших друзей. Расскажите про то время и ваши отношения с камерой.

— Важно сказать, что мы все были учениками Бориса Юхананова, который поделился с нами радостью видео. Он занимался им в конце 80-х, а мы открыли для себя в начале 90-х. Немного по-разному и с разной энергии.

Тут есть два аспекта. Наши видео — это некоторые следы, оставшиеся от нас. Чтобы сделать этот фильм, нужно было отнестись к себе, как к чему-то прошедшему. Найти дистанцию, позволяющую тебе посмотреть на себя как на что-то завершенное. «Вверх/вниз» — это следы ушедшей эпохи, причем совершенно неважно, когда она ушла: было это в 90-е или тысячи лет назад, зритель смотрит на них как на что-то бесконечно ушедшее.

Второй аспект заключается в самой работе с видео — этот процесс сам по себе очень вдохновляющий и интересный. В отличие от пленки, которая, кстати, тоже есть в фильме, тебе не нужно время, чтобы сформировать продукт. Ты здесь и сейчас, как в театре. То, что ты делаешь, сразу становится неким готовым артефактом.

Наша видеосъемка — достаточно хитрая штука. Это не документация течения жизни, хотя там есть ее фрагменты. Данные кадры — не совсем постановка, но почти. Нам давали камеру на несколько дней и мы отправлялись снимать — мы это называли видеопрактикой. В этой работе всегда было еще дополнительное актерское, режиссерское усилие, так как мы осознавали, что внутри кадра создаем некий артефакт. Хотя и не понимали, зачем он нужен.

Мы осознавали, что внутри кадра создаем некий артефакт. Хотя и не понимали, зачем он нужен

Спустя долгие годы, когда я и мои коллеги стали разбирать эти архивы, мы увидели, что этот материал обладает некоторой уникальностью, которой больше ни у кого нет. Такой опыт повторить невозможно, он недостижим, а насколько это востребовано и нужно — вопрос не ко мне. Но я вижу, как зрителям интересно смотреть.

Насколько вашу работу можно отнести к документальному кино? И как вы бы сами определили жанр?

— Я в принципе для современного кино и медиа не вижу четкого разделения на документальное и не документальное. Если оно и существует, то всегда очень условно. Очевидно, что наше кино не постановочное в классическом понимании. Это другой формат, в котором изначально с реальностью работают, как с документом. Мы смотрим на реальность как музейные работники. В фильме есть акт самомузеефикации и акт музеефикации времени.

Мы смотрим на реальность как музейные работники

Как работает классический музей? Из артефакта ты делаешь слепок времени и представляешь его зрителям. Насколько этот слепок получается убедительным, настолько зрителю интересно на него смотреть. Мы, переводя фокус с музея на медиа, делаем примерно ту же работу — собираем артефакты времени. Какие-то из них игровые, другие более или менее документальные, третьи – хроника времени. Все они, взаимодействуя друг с другом, дают картину мира. Но дают ее не из прошлого, а из настоящего, так как музей всегда существует в настоящем. То, что мы собрали, это внешне высказывание о 90-х, но на самом деле о «здесь и сейчас». Мне кажется, благодаря этой череде артефактов и документов, выстраивается история о невероятной свободе, возможной, но утраченной.

То, что мы собрали, это внешне высказывание о 90-х, но на самом деле о «здесь и сейчас»

Что побудило вас создать фильм про свободу и молодость именно сейчас? Это попытка понять что-то о сегодняшнем дне через создание антитезы и двоемирия?

— Мне кажется, что интенция для создания чего-то не всегда объяснима. Сначала ты интуитивно начинаешь что-то создавать, дальше, если работаешь осознанно и фиксировано, в конце приходит понимание того, что ты делаешь и зачем. Бывает, что во время работы меняется контекст происходящего, ты видишь, как эта работа начинает жить в новом измененном контексте.

Важно обозначить, что пропаганда и общественный нарратив устроен так: 90-е — это бандитская свобода. Все другие рефлексии по поводу этого времени, которые мы пережили в России и во всем мире, отступают на второй план. Самое важное, что с нами тогда случилось — невероятный скачок, переход из одного состояния в другое. Мы выпрыгнули из мира аналогового в дигитальный везде и во всех областях человеческой жизни. Парадокс нулевых и 10-х годов XXI века в том, что общество по инерции продолжило жить в XX веке, не заметив и не поняв, что случилась глобальная трансформация. Мы пропустили чудовищную по масштабу революцию.

Парадокс нулевых и 10-х годов XXI века в том, что общество по инерции продолжило жить в XX веке, не заметив и не поняв, что случилась глобальная трансформация

Сейчас, в 20-е годы, мир начал наполняться войной — в каком-то смысле это битва старого и нового. По крайней мере, исток этой мега гражданской войны, идущей между народами, людьми, разделяющей семьи, уничтожающей города, как мне кажется, именно в столкновении аналогового и цифрового миров. Бывают дети, у которых ноги не успевают за ростом остального тела. Такие дети не могут ходить. С нами случилось что-то похожее — мы слишком быстро выросли, не успев это осознать. Своим фильмом я скромно пытаюсь указать на это: «Ребята, здесь у нас случилось что-то очень важное». Указать без пророческих тезисов, требующих расширения и пояснения, а с точки зрения личного опыта, который я пережил и хочу подарить моим зрителям и друзьям.

Мы слишком быстро выросли, не успев это осознать

В фильме очень много вас и ваших друзей. Мне показалось, что это очень личное кино. Насколько продуктивно говорить о глобальных проблемах через личное?

— Мне кажется, что вообще нельзя говорить о глобальном не через личное. Всех, кто просто так говорит о глобальном, я бы назвал балаболами. В наше ощущение вложен только наш опыт, но его можно по разному использовать. Думаю, что сделать что-то, что отстранено от твоей личности, в принципе возможно, это был бы профессионально-декоративный труд. Но вряд ли в нем будет что-то художественно и человечески ценное.

Мне кажется, что вообще нельзя говорить о глобальном не через личное

Насколько важно для вас, что именно в Армении проходит показ этого фильма?

— Во-первых, я армянин по самоощущению. Моя мама армянка. Хотя вся моя родственная линия из Баку, я был всегда армянским ребенком. Это одна из самых важных самоидентификаций для меня.

Во-вторых, очень важно сказать, после полномасштабного вторжения в Украину, Армения сделала невероятно много для огромного количества моих друзей. Я с гордостью смотрю на то, как близких мне людей радушно приняла эта страна и как много тепла в ней растворено. Я бы хотел проводить здесь как можно больше времени, и у меня есть планы, связанные с работой здесь. Посмотрим, как все сложится, но я очень хочу сделать здесь один такой важный проект, который может быть полезным как для меня, так и для всей нашей современной ситуации.