«Если бы музыка была вне политики, я бы вообще не стал этим заниматься» — общественный деятель и рэпер Давид NAY374 Агаджанян

Мы пообщались в рамках рубрики «Прослушка» с Давидом Агаджаняном — хип-хоп артистом NAY374, общественным деятелем и с недавних пор гидом, который проводит авторские экскурсии.

У нас получилась не просто беседа, а интервью-прогулка. Поговорили о самом разном: о юности, рэпе, общественных инициативах, творческих планах и релокантах.

Привет, Давид! Расскажи, куда мы сегодня идем.

— Привет, бро! Мы сейчас находимся перед «Амалир» — это армянское название концертно-спортивного комплекса им. Карена Демирчяна в Ереване.

Куда дальше направимся?

— Можем подняться по ступенькам и зайти в то место, где мы тусовались каждый день по несколько часов сначала после школы, потом после института.

Давид, расскажи, как у тебя возникла идея делать авторские экскурсии, как ты подался в гиды?

— С 2014 года я начал активно заниматься организацией разных маленьких мероприятий, потом уже начал делать проекты побольше. Делал в основном программы, связанные с культурой и историей Армении — проводил в разных книжных магазинах, где была возможность собирать гостей. Потом начал расширять формат и дошел до больших пространств: брал залы театров в аренду.

Также с этим совмещал поездки и походы по разным интересным местам в Армении с целью их продвижения. Моими гостями были разные представители культуры, искусства, политики.

После этого прошло где-то 9 лет — я в Ереване, сидим, общаемся с друзьями, известными блогерами. И один из них говорит: «Давид, мы много раз пользовались твоими советами, снимали крутые видео в местах, о которых мы не знали — они набирали по несколько сотен тысяч просмотров. Почему ты сам это не делаешь?». Я попробовал просто как хобби, и один раз пришло больше 10 человек — первый раз в жизни сделал это платно.

Все получилось, и уже четвертый месяц обращаются турагентства, другие блогеры.

Маршруты самые разные?

— Да, но везде есть авторские фишки. Если мы просто должны подняться на Арагац, то я что-то дополнительное придумываю либо до этого, либо после, чтобы было интересно.

Мне, получается, сегодня повезло — у меня индивидуальная экскурсия, еще и бесплатная.

— Это Цицернакаберд, ты был здесь?

Я был, но без тебя, так что не считается. Перенесемся на много-много лет назад — ты являешься одним из основателей хип-хоп сцены в Армении. Расскажи, как это случилось и что она из себя тогда представляла?

— У меня дома в детстве слушали рок и европейскую классику в основном, я вырос на этом. Когда у меня начал формироваться музыкальный вкус, мне нравились все треки, в которых был речитатив. В Армении было очень мало любителей рэпа. Слушали что-то в основном такое танцевальное, европейское.

Это примерно 20 лет назад, да?

— Это где-то 1997-1998 года, мне было 9-10 лет, но я не знал, что это называется рэпом. Когда я услышал музыку посерьезнее, это был в основном West Coast: 2pac, Ice Cube, Snoop Dogg, Dr. Dre — уже 1999-2000 года. И я это серьезнее послушал, мне показалось, что очень круто звучит. Еще видел клипы, где был брейк-данс.

Первый раз услышал The Flying Steps — известная группа из Германии, их фронтмен армянин. Когда я увидел их клип Breaking it down, просто все в жизни перевернулось. Я думал: «Интересно, это они реально делают или компьютерные эффекты?».

Параллельно я влюбился в брейк-данс. В день, когда увидел этот клип, упал на ковер и начал что-то пробовать.

Вот оно — зарождение армянской хип-хоп сцены.

— Примерно так. Потом начал интересоваться. В школе оказалось, что пара человек увлечены хип-хопом. Один из старшеклассников сказал, что в центре города есть место, где собираются пацаны и общаются про рэп, хип-хоп, даже бывают тусы.

Первый раз на рэп-пати меня пригласили в 2001 году, я уже умел делать какие-то элементы брейк-данса — сам год смотрел, что-то сам учил и лучше разбирался в рэпе. На этой тусовке увидел очень много людей, влюбленных в хип-хоп как я — с некоторыми до сих пор общаемся, дружим

Когда ты впервые вышел на сцену?

— Как рэпер в 9 классе в мае. Среди 10-классников были фанаты рэпа, а я писал свои тексты и круто исполнял треки 2pac, Dr. Dre, Ice Cube. Меня спросили, смогу ли я исполнить у них на последнем звонке трек 2pac — Changes, я сказал: «Легко». Текст скачал в интернет-клубе, тогда это дорого стоило — выучил все наизусть, вышел и исполнил трек, все офигели.

Ты всегда был таким спортивным человеком, или тогда на заре в тусовке могли покуривать что-то? Все-таки иногда хип-хоп с этим ассоциируют, или это все стереотипы?

— Мой отец был мастером боевых искусств, один из первых в Армении вообще — в 80-х. С детства всегда отжимался, тренировался. В тусовке рэперов было все — наркотики вплоть до клея. Ни к чему меня не тянуло — от пива меня воротило, попробовал почти все, что тогда было.

Ничего не понравилось?

— Да, но были моменты, когда попробовал и был кайф, но это проходит. Второй раз уже не мог пробовать.

Вернемся к музыке. Как трансформировалась сцена? Что она прошла за эти годы и к чему пришла сегодня?

— Изначально в Армении было два рэпа. Первый пришел из хип-хопа на армянском, русском, английском. Второй был не из культуры — это были рэперы, которые не проходили школу хип-хопа, не были, как я, организаторами граффити-фестивалей, брейк-данс-баттлов. И медиа дала ход второй группе — людям, которые были не из хип-хопа.

В итоге в Армении всегда пресекалось развитие хип-хопа как полноценной культуры. Рэперы, которые были из хип-хопа, такие как я, пробивались сами, те, кто танцевали брейк-данс, тоже сами — все по отдельности.

Сейчас такая картина: где-то что-то есть, но в то же время нет ничего общего — стрит-фестивалей, где все собираются, тус, где все друг друга знают. И причина тому — медиа начали пиарить рэп не из хип-хопа.

Каких самых больших высот достигали люди, коллективы из настоящего хип-хопа? Кто-то подписывался на лейблы?

— Нет, были какие-то группировки, но не так, как в России: я долго жил в Москве, сотрудничал со многими лейблами. Здесь этого всего не было, а если где-то что-то и было, то локально.

Когда ты переехал в Москву? Какие были основные причины, и что там был за движ, чем ты занимался?

— Мы выпустили в Армении первый рэп-альбом на русском, полноценно уличный, социально-политический гангста-рэп — это было офигенно круто. Его не стали официально выпускать, потому что были дисс-треки на представителей власти поименные. Одну радиопрограмму так закрыли — пустили трек в эфир.

Круто презентовали этот альбом, и он хорошо продавался. Это все было на русском. В итоге мы поняли, что центр хип-хопа на постсоветском пространстве тогда была Москва.

Когда вы были в Армении, писали только на русском?

— Я на английском всегда писал одновременно. На армянском были тексты, но в основном на русском.

Тебе на русском проще писать или это с прицелом на Москву?

— У меня русскоговорящая семья: отец родился и вырос в России, и мама тоже филолог по профессии. Я учился в русской школе, поступил в Русско-армянский университет, где все преподавалось на русском. Армянский — мой родной язык, но русский я хорошо знаю.

В Армении были очень популярны русские рэперы, и чтобы охватить большую аудиторию и быть в международной среде, я выбрал делать рэп на русском. Английский тоже с детства хорошо знал — треки на нем тоже были.

Чем ты занимался в Москве, когда приехал, и сколько лет ты там прожил?

— Мы учились в институте и собирали деньги весь год. Поехали в Москву на каникулы в 2005, потом каждое лето так ездили. Каждый раз собирали новых друзей, потом нас уже встречали, провожали.

Первый раз приехали ни к кому, несколько ночей спали на скамейках, но познакомились с разными рэперами, даже известными — это было огромным опытом. Возвращались в Ереван, он казался маленьким, мы знали все движухи. А в Москве каждый вечер собирались на больших тусах, которые делали уличные танцоры — у нас уровень сразу поднимался. Я был уверен, что это все мы привнесли потом в развитие хип-хопа и рэпа здесь в Армении.

Дальше в Москве чем ты занимался?

— Рэп, музыка и подработки, чтобы деньги были. Потом вел ивенты как MC, сотрудничал с разными клубами, вел баттлы — это уже за деньги. Вел программу на радио про американский хип-хоп.

Знаю, что в ноябре 2016 года ты основал центр арменоведения «Тир», что было дальше?

— В Москве начал тесно сотрудничать с армянской диаспорой — помимо того, что я работал много над собой в области рэпа, я занимался историей, культурой Армении. Там начал организовывать мероприятия, приглашал известных специалистов — они читали лекции. Мероприятия были как в Ереване, так и в Москве.

Каким личностям были посвящены мероприятия?

— Были посвящены Гарегину Нжде, Монте Мелконяну. Думаю, я первый человек, который в Москве сделал мероприятие, посвященное Гарегину Нжде — в 2017 году в музее Тапан при армянской церкви. Еще были Леонид Азгалдян, Мовсес Горгисян.

Это поддерживалось на правительственном уровне?

— Вообще нет, никак, это была моя личная инициатива, — иногда финансово не хватало на зарплаты, и ребята поддерживали. У меня участвовали люди, которые в то же время работали в министерствах, были депутатами парламента, но не было финансирования ни со стороны государства, ни со стороны отдельных лиц — все делал сам.

Почему ты вернулся в Ереван?

— В Ереван я всегда возвращался — меня тянуло, но не всегда был этому счастлив. Приезжал, были большие надежды, что что-то будет, но после Москвы движения мало, все медленно.

У меня еще специфические интересы — рэп. Не везде он развит, чтобы этим серьезно заниматься, зарабатывать деньги, но меня всегда сюда тянуло. Сейчас я здесь, вернулся во время войны 2020 года. У меня был проект…

Вы делали маскировочные сети.

— Да. У меня есть связи, еще с 2016 года, когда была 4-дневная война, мы знали, что есть проблема маскировочных сетей. Я предпринял попытку организовать производство. Начали в одной школе танцев, там было 5-6 волонтеров — я написал у себя в соцсетях, что собираю команду.

Тогда в Армении, помимо военных, люди не знали, что это такое и зачем оно нужно. Но я знал, что есть проблемы с этим. Собрал команду, организовал встречу с разными специалистами, которые владеют техниками, сделал мастер-класс — за один-два дня научились и начали делать.

Сначала нас было 5-6 человек, а ровно через 5 дней уже 100 человек. Потом к нам обратилась дирекция филармонии им. Арама Хачатуряна. Директор попросила обучить их — они были готовы стать нашими волонтерами. Всему обучили, принесли много материалов, и они начали работать. Потом к нам обратилась директор оперного театра, и прямо на их сцене было организовано производство маскировочных сеток.

То есть люди искусства делали маскировочные сети?

— Да, потому что все было закрыто, было военное положение. Потом к нам присоединились библиотеки — в общем, кто только не присоединился. Примерно к концу октября было более 1 000 волонтеров. Потом подключились Аштарак, Дилижан, Арташат и Мартуни — уже были тысячи людей, и мы это все обслуживали, распространяли материал, собирали готовые сетки.

Так как были вовлечены тысячи людей, они начали делать теплые носки, белье, спальные мешки, бронники, сотнями шили дождевики — в общем, все, что не запрещено. Меня в это время знали как организатора темы с маскировочными сетками.

Насколько было сплоченным армянское общество тогда и насколько оно сплоченное сейчас?

— Давай сюда подойдем — это вне этой темы, просто хочу, чтобы ты увидел, мы сейчас в очень важном месте проходим. Из армянской истории это мой любимый герой.

Это могила Мовсеса Горгисяна. Он погиб в 29 лет — считается первым погибшим солдатом в армяно-азербайджанской войне. Чем он был знаменит — входил в самую организованную партию, движение за независимость — Национальную Объединенную Партию (НОП). Ее основателем был Айказ Хачатрян, художник, а Мовсес Горгисян — последнее поколение этой партии. Это была закрытая партия, работала как партизанское движение, но без оружия, то есть идеологически.

Это первый человек (прим. ред. — Мовсес Горгисян), который 28 мая 1988 на 70-летие первой Армянской Республики поднял армянский флаг, который сейчас является государственным — тогда его не признавали, потому что был советский. У Оперы организовали большой митинг, было несколько тысяч человек, подняли флаг, а в 1989 уже были десятки тысяч человек — тоже подняли в этот же день флаг, где проспект Маштоца.

Кстати, он был профессиональным актером и ему предлагали должность худрука театра в Горисе.

Ты сказал, что основатель партии художник. Выходит, что творческие люди были локомотивом борьбы.

— Очень интересно получается, что почти все главные действующие лица в национально-освободительной борьбе Армении были связаны с искусством или наукой. Леонид Азгалдян, один из главных командиров арцахской войны в 90-х, — кандидат физических наук, профессиональный физик. Монте Мелконян — кандидат исторических наук.

Тоже всегда считаю, что люди искусства и люди науки должны двигать вперед в том числе и политику.

— У нас так и было. Кстати, Мовсес Горгисян снимался в главной роли в одном армянском фильме в 80-х — считался очень талантливым актером, но изменил свой курс в сторону политической и военной деятельности.

Почему он похоронен здесь, как ты думаешь? Когда Мовсеса Горгесяна убили, он был одним из самых известных армян — человеком, на митинги которого шли десятки тысяч человек. Когда началась война в конце 80-х – начале 90-х, сначала были локальные перестрелки — в Армении не было места, где хоронили военных деятелей. И когда Мовсеса Горгисяна убили, он был, наверно, самым известным в Армении, думали, что нужно найти знаковое место, чтобы похоронить. Он не был военным, был представителем интеллигенции — на пантеон им. Комитаса не могли взять, потому что тогда еще были советские понятия — он был слишком антисоветским.

Первые несколько человек знаковые, известные, убитые во время войны, в итоге похоронены здесь.

Знаешь, почему этот памятник (прим. ред. — речь про сам мемориальный комплекс Цицернакаберд) так выглядит?

Нет, расскажи.

— Когда думали, какой должен быть план архитектуры, сделали так: смотришь на огонь, здесь будто земля раскрывается, и пламя светит в небо. Это 12 камней, как апостолов — они будто преклонили голову.

Здесь очень много трагедии, поэтому сделали этот колос — стела, которая, если сверху посмотреть, вырастает из травы в небо — как новое поколение армян. Одна маленькая — это сегодняшняя Армения, а та большая — это Большая Армения. Вместе возрождаются из пепла.

Изначально Амалира не было, можно было подняться только с этой стороны — нужно пройти много ступеней, как бы воздавая уважение этому месту.

Вернемся к вопросу про армянское общество, насколько оно сплоченное?

— Во время войны 2020 года армянское общество было разделено на две части по умолчанию. Одна часть была сплоченной — многие записывались в добровольцы. У меня есть знакомые, которые ушли на войну: человек пришел в военкомат, попросился, но его не взяли, и он через знакомых или тайно в багажнике попал. Настолько это было патриотично, никого не заставляли. Были волонтеры, которые приходили в 8 утра и уходили в 1 час ночи, по 17 часов работали — делали все, что возможно.

Другая часть общества жила так, будто ничего не происходит — следили за новостями и все. У меня были друзья, которым я звонил, говорил: «Бро, сегодня туго в эти два часа, нужна машина, подъехать забрать вещь, очень срочно надо привезти на другую точку». И говорили, что не могут, устали после работы. Кафе были переполненными — странно это все было.

Но я уверен, что это не косяк общества, а государства, потому что оно должно было правильно вести работу: где мы, в какой мы ситуации: что в несколько километров от нас люди с оружием защищают передовую.

Ты позиционируешь себя в том числе как политический активист, что ты вкладываешь в это понятие?

— У меня много лет своя активная выраженная общественная и политическая позиция, идеология, исторические личности, которые меня вдохновляют и которые повлияли на мое становление. Уже 10 лет активно участвую в разных встречах, сам инициирую многое.

Давай вернемся к рэпу. У тебя в начале года вышел альбом, который называется Brutalism — расскажи подробнее об идее альбома, текстах, как он рождался: трудно в муках или это все быстро происходило?

— Я фанат архитектуры, живописи, музыки. В детстве мне давали деньги, чтобы я купил булки и пЕрожки (прим. ред —да, так в Армении правильно), а я покупал открытки со знаковыми местами — оставался голодным. Так как в Армении все советское, армянская архитектура — это бетон. То же метро Еритасардакан — это все брутально. Это то, что я видел с детства каждый день.

В этом есть оригинальность. Помимо того, что это было родным, это было уродиливо и красиво одновременно — мне всегда нравилось. Потом узнал, что это называется брутализм, антидизайн.

Совсем случайно после карантина подумал, а что если бы можно было создавать музыку, созвучную архитектуре. Сидели с моим корешем Дэном KOKA BEATS, и думали, как можно это сделать. Начали подбирать ударные, открывали на компе фотографию брутальной архитектуры и под нее делали бит, потом басы — должно звучать немного злобно, холодно, чтобы была гармония, но без мелодии.

И так начали писать — получилось больше 10 треков, из них отобрали 5, свели и сделали такой альбом. Неофициально он называется Brutalism 1, в релизе просто Brutalism — есть демки для второй части.

Знаю, у тебя на подходе еще один альбом — очень продуктивно два альбома за год.

— Да, первый — это EP, там 5 треков. Сейчас делаю альбом «Давид» — там будет 10 треков. Как раз приехал к тебе из студии. Название включает и меня, и Давида работы Микеланджело, как символ. Я и это искусство, которое меня всегда с детства окружало.

Когда ждать релиз?

— Думаю, до конца лета закончим и будем думать, как выпускать.

Что можешь сказать на фразу «музыка должна быть вне политики»?

— Если бы музыка была вне политики, я бы вообще не стал этим заниматься. Это бы у меня закончилось в 10 классе.

Я влюбился в рэп, хип-хоп, брейк-данс, как только узнал, что ребята с улицы требуют справедливости и идут против неправильной системы, эта влюбленность превратилась в образ жизни.

На новом альбоме, кстати, тексты…

— У меня всегда есть такие тексты — жесткие, серьезные.

С Lil Eazy E — сыном Eazy-E (N.W.A.) после совместного выступления в Москве

Не могу не спросить, как ты относишься к релокантам, какие плюсы и минусы ты видишь в том, что приехало столько людей из России?

— Отвечаю тебе для тебя, никогда не писал об этом. Во-первых, я был в Москве, когда началась первая волна, я думал, как, интересно, будут складываться армяно-российские отношения в быту. Потом я заметил, что сюда приехали культурные люди. Чего я боялся — это матюки посреди улицы, бухло. Но этого мало — меня обрадовало.

Во-вторых, мне очень не понравилось, что у нас в Армении подняли на все цены, хоть и понимаю, что бизнес. Это меня очень раздражает — как люди будут здесь жить? Когда армяне начали поднимать аренду, выселять людей, которые живут по 5-7 лет, и отдавать русским в 2 раза дороже.

Из-за этого может возникнуть социальное напряжение: как раз та часть, которая не сдает квартиры, скажет: «Чего это русские приехали, а у нас теперь все дорого».

— То же самое со мной — часто сюда приезжал и снимал квартиру, и понял, что не хочу больше, потому что очень дорого.

И еще третье — мне понравилось, что наши армяне не сказали, что сейчас вы поняли, как это. Почему тогда ехали в Россию? Потому что была война, не было света, в политике был пиздец, люди уезжали в Москву — там были скотские условия для получения документов, патента на работу. И в Армении никто это не предъявил русским, может, где-то что-то сказали, но масштабно этого не было. Это мне понравилось.

Вот мы сидим, на русском спокойно говорим — помню, мы с братом в маршрутке тихо разговаривали на армянском, и нам часто делали замечания, чтобы мы говорили на русском. Всегда был этот напряг. Сейчас это не так, но в 2007-2010 этого было очень много, и за это никто не извинился.

За Советский союз тоже никто не извинялся: ни коммунисты-армяне, ни Москва — никто. Просто: «Извините, что мы взрывали церкви 5-го века», которые сейчас были бы всемирным наследием ЮНЕСКО, потому что это было слишком национально.

Россияне, по-моему, должны сказать: «Спасибо, что вы повели себя вот так». Приняли дружно, и я думаю, что надо было извиниться за то, что нам говорили: «Валите в свою страну». За это лидеры общественного мнения должны были сказать «извините».

Думаю, что именно люди, которые приехали, безгранично благодарны и ценят.

— Это да, однозначно. Я поэтому говорил про лидеров общественного мнения.

Я привык к большому городу — к Москве, к движухе, и здесь вы мне немного ее заменили.

Я у себя дома в Ереване и в то же время вы мне заменили Москву, эта энергетика мне очень нравится, я очень хорошо отношусь. Но если бы лидеры общественного мнения были более дипломатичными, и они это сделали, люди бы больше это оценили.

Думаю, что часть лидеров общественного мнения, которым симпатизируют в том числе те, кто приехал, сидят в тюрьме и имеют ограниченный ресурс.

— Тогда подождем до лучших времен.

И напоследок, топ-3 твоих любимых мест в Ереване и топ-3 твоих любимых мест вне Еревана в Армении.

— Первое любимое место — здание Оперы (прим. ред. — Национальный Академический Театр Оперы и Балета им. Александра Спендиарова). Второе, что меня больше всего вдохновляет, эти два стадиона — вижу, плакать хочется от кайфа. Стадион «Раздан» и маленький стадион «Республиканский». Просто если нечего делать, могу придти посмотреть и пойти обратно — места армянского футбола. Третье — проспект Комитаса, примерно 15 лет был моим любимым местом.

Вне Еревана. Первое место — южная вершина Арагаца, оттуда видна пропасть и горы. Второе — горы, которые находятся за Гарни, ущелье, Ераносский хребет, с другой стороны от «Симфонии камней». Третье, я думаю, Эчмиадзин с видом на Арарат.

Я очень араратский — если не вижу Арарат, будто не дома.

Последний вопрос: какой ты видишь Армению через 15 лет?

— Я надеюсь, что Армения будет состоявшимся, суверенным государством с развивающейся экономикой, сильной армией и свободным, но в то же время традиционным обществом. Если так не будет, то это будет страшно плохо — когда мне было 6-7 лет, было примерно также, как сейчас — прошло 30 лет.

Надеюсь, что это изменится, и мне тоже выпадет честь участвовать в этом и изменить ситуацию к лучшему.

_{Фото: архив Давид Агаджанян}