Из Конда в Сюник — архитектор и эксперт по сохранению культурного наследия Наринэ Тютчева об историческом квартале Еревана и экспедиции на юг страны

Школа сохранения и ревалоризации (прим. ред. — умножения ценности) культурного наследия «Ре-школа» запустила свою первую программу в Армении в октябре 2022-го. Изучали один из старейших районов Еревана — Конд. 

За учебный год студенты «Ре-школы» внимательно ознакомились с районом и составили мастер-план, основанный на сохранении и развитии исторического наследия. Важно, что при этом был установлен контакт с местными жителями, учтены их проблемы и пожелания.  

Основательница школы, архитектор и реставратор с огромным опытом Наринэ Тютчева уже состояла в экспертном жюри конкурса по развитию Конда. Тогда окончательный проект так и не утвердили. Впрочем, не принят он и по сей день, хотя тревожных новостей по отчуждению и расселению района сейчас немало. 

Второе направление деятельности «Ре-школы» в Армении — исследование Сюника и подготовка к приезду миссии ЮНЕСКО для включения Татевского монастыря и территорий Воротанской долины в основной список объектов Всемирного Наследия. В нынешних неспокойных реалиях важно обратить внимание мировой общественности на этот древний регион и защитить его историю и культуру. 

Мы встретились с Наринэ Тютчевой перед отправлением в экспедицию на юг страны и поговорили о работе в Конде, обсудили, почему нельзя переводить Консерваторию из центра Еревана, вспомнили первое знакомство с Сюником под обстрелами и проанализировали, как в Армении формируется новая архитектурная школа. 

Начнем с «Ре-школы». Как этот образовательный проект оказался в Ереване? 

— Началось все с того, что меня пригласили стать членом жюри конкурса по развитию Конда. Про этот исторический район я узнала от Андрея Иванова, который опубликовал о нем много материалов. Рассматривая проектные предложения я и увидела серьезную системную проблему: в условиях конкурса отсутствовали очень важные данные по системе собственности. Будто бы изначально не рассматривалась возможность оставить жителей на своих местах. 

Проекты, которые были представлены, либо вообще не считались с существующим контекстом истории Конда, либо у них не было серьезной управленческой почвы, и они выглядели достаточно беспомощными, несмотря на лирическую направленность. Именно поэтому результаты конкурса не были приняты окончательно. Их отложили для доработки технического задания. 

Уже позже, на одном из градостроительных форумов мы встретились  с деканом факультета градостроительства НУАСА (прим. ред. — Национальный университет архитектуры и строительства Армении), и представителем Госстроя Армении, который проводил конкурс. Совершенно неожиданно, мне и Ре-школе предложили приехать в Армению и начать системно заниматься проблемой района Конд. Это было еще до начала войны, в 2021-ом. 

Я пыталась понять, как здесь можно организовать школу. Нужно было найти новые алгоритмы работы, познакомиться с местными экспертами, которые смогли бы поддержать процесс обучения  своими компетенциями. 

C собой я могла привезти нашу методику и партнерские отношения с École de Chaillot (прим. ред. — старейшая французская школа сохранения наследия, основана в 1887), c которой мы разработали совместную мультидисциплинарную программу преподавания. У нас есть как историческая часть, так и современная. В этом смысле, École de Chaillot — одна из ведущих школ в мире. Накопленный опыт у неё больше, чем у всех подобных учебных заведений. 

В нашей школе — мультипрофильная программа дополнительного образования для людей, у которых уже есть высшее — профессиональная надстройка, систематизация знаний и переформатирование взгляда на город и наследие.

Готовы ли сейчас студенты представить рабочие проекты по Конду? 

— Студенты у нас работают не индивидуально, а коллективно. Мы формируем команду, и в ней есть специалисты разных направленностей. Надо уметь находить общий язык и системно продвигать свои идеи. За учебный год мы выполнили наше академическое упражнение. 

В первом полугодии разрабатывалось предложение по мастер-плану, управлению территорией, решению основных проблем. Систематизировались технико-экономические и финансовые показатели, проводилось картирование, зонирование, создавались регламенты. В первом семестре мы выбирали первоочередные локальные территории, с которыми  планировали работать более предметно. 

Для работы с конкретными локациями и объектами нам нужно было выбрать конкретные дома с конкретными же владельцами.  Мы понимали, что в каждом доме есть жители со своими проблемами, у них не все складно по многим причинам — материальным, социальным, и просто человеческим. С документами также все не просто. Мы осознавали, что если сумеем договориться с кем-то из жителей, кто в качестве волонтеров откроет нам свои двери и начнет взаимодействовать, то сумеем сделать честный реальный проект. 

Стояла задача не только архитектурно-эстетического характера, мы пытались нащупать алгоритм — как житель может сам разобраться с клубком существующих проблем и улучшить свои жизненные обстоятельства. Поскольку мы довольно плотно общались с людьми, то смогли завоевать их доверие. Когда во втором семестре весной мы решили собрать жителей Конда, то думали, что придет человек 10, но пришло почти 80. Это был успех. 

Мы честно задали вопрос, кто готов в качестве волонтеров рассказать о том, какие проблемы у них существуют. Порядка десяти собственников ответили положительно на наше предложение. Мы выбрали первых двух, кто решительно вышел вперед. Удивительным образом, это два совершенно разных примера. Один дом в христианской части Конда, а второй в персидском квартале, рядом с мечетью. 

C нашей стороны была попытка создать инструмент адвокативного проектирования (прим. ред. — термин в градостроительстве и урбанистике, когда группа жителей поручает представительство своих интересов профессионалу (юристу, архитектору и пр.) для отстаивания своего видения развития территории проживания), который мог бы эффективно использоваться в будущем. Такие методы существуют в подобных районах в Европе, Южной Америке, на Ближнем Востоке. 

Они довольно неплохо работают, но для этого требуется ряд изменений в законодательстве. Жители готовы к переменам, но не готово государство. Тем не менее, мы сделали эту работу и прописали для каждого из домов индивидуальные алгоритмы решения проблем. Они оказались достаточно реалистичными. Более того, насколько я знаю, оба собственника хотели бы реализовать эту программу. 

Однако ввиду турбулентности и неопределенности, которая растет с каждым днем, они не могут позволить себе так рисковать. Что показала наша работа? Жители могут самостоятельно решать проблему преобразования своего жилья при условии совместной работы со специалистами. 

Где проходит линия разграничения ответственности между жителями и государством? 

— Мы имеем проблемы из-за того, что на протяжении 70 лет не существовало частной собственности. До сих пор разделение пространства на зоны ответственности не завершено. Это очень важный момент — упорядочить взаимоотношения между государством и собственниками. Государство не доверяет собственникам, а собственники не доверяют государству. 

Мы выработали очень простой принцип, и назвали его каркасно-тканевым подходом к работе с территориями. Каркас является территорией общего пользования — это все улицы и общественные пространства. Ткань — застройка, частные владения. 

У этих двух категорий абсолютно разная «тахикардия». Каркас — инженерная инфраструктура, доступность и комфортность среды, ее безопасность. За эту часть должен отвечать город, она не должна реагировать на экономическую турбулентность. 

Система регламентов на застройку должна отличаться от системы работы с каркасом. Частнику нельзя запретить все. Для собственников мы формируем правила игры, по которым они должны жить, учитывая интересы города. Разделив структуру на две части, мы получаем очень понятные обязательства и бюджеты. 

Сохраняя за жителями право владеть своими участками, мы можем посчитать количество налогов, которые город, выполнив свою миссию, имеет право требовать с этих собственников. А граждане, чтобы иметь возможность платить эти налоги, должны сделать свое владение достаточно эффективным. 

Мы сфокусировались на Конде, а есть ли сейчас еще в Ереване здания, которым угрожает опасность сноса?

— Летний зал кинотеатра «Москва» находится под угрозой. 

Также есть разговоры про Консерваторию.

— Про Консерваторию я слышала, но не погружена глубоко в проблему. Знаю, что существует странная идея о том, что нужно вывезти из Еревана образовательные учреждения, создав некий кампус. Это проект еще 70-х годов. 

Мне кажется, от некоторых идей стоит отказываться — жизнь города меняется. Во-первых, если Ереван лишится интеллектуальной молодежи, а также и преподавателей, то есть интеллектуальной элиты, он потеряет очень много. Во-вторых, у меня перед глазами пример подобного кампуса — это Иннополис в Татарстане. Абсолютно мертвая история, построенная в поле. Там уже давно  усиленно пытаются запустить кампус, но он все не «летит». 

Я провела некоторое время в этой резервации — все страшно неудобно. Существует проблема оторванности от нормальной городской жизни и культуры, когда ты не можешь пойти в кино или вечером встретиться с друзьями. Мне кажется, все очень надуманно и это не та проблема, которую сейчас необходимо решать. Если образовательным институциям не хватает помещений в центре города, значит, надо меньше продавать землю для коммерческой застройки.

Но как можно остановиться?

— Может быть, здесь как раз и нужен мастер-план, анализ и инвентаризация выморочных (прим. ред. — оставшихся от закрытых предприятий) территорий, которые используются неэффективно. Ржавый пояс (прим. ред. — промзоны в пределах Третьего Транспортного Кольца) в Москве, серый пояс (прим. ред. — промышленная застройка между историческим центром города и спальными районами) в Петербурге — это общий тренд. Промышленность ушла из городов в XXI веке, оставив после себя огромное количество бесхозной земли. 

Как правило, эти территории хорошо оснащены инженерными коммуникациями, железными дорогами, путями подъезда, у них уже есть каркас. Там можно развивать новые кварталы, расширяя или склеивая места, которые порождают периферийность и маргинальность, создавая зоны активной жизни по новому образцу. Но зачем для этого сносить старый город, мне не очень понятно. К тому же, он не обладает тем самым каркасом , который соответствовал бы современным запросам.

Какие существуют приятные примеры реставрации зданий в Ереване? 

— Я не готова сейчас никого ругать или хвалить, знаю, что в Армении существуют хорошие  специалисты в области сохранения культурного наследия. Но, в то же время, я вижу, как при реставрации используется  не реставрационная строительная технология, все делают с применением цемента и бетона. А это совершенно недопустимо, это убивает объекты в очень короткой перспективе. Кроме того, в Армении не лицензируется право строителей на реставрацию. Этим занимаются все, им все равно — строить новый объект или реставрировать старый.

Получается реконструкция.

— Да, совершенно верно. При этом, когда мы говорим о наследии, надо упоминать не о реставрации, а о методах сохранения. Это принципиально две разные вещи. Реставрация — это то, что в Венецианской хартии (прим. ред. — международный документ, закрепляющий профессиональные стандарты в области охраны и реставрации материального наследия) предписано использовать только в крайнем случае. Это замена старого на подобное ему новое. 

А сохранение и консервация совершенно другие методы, и они требуют других технологических решений. Проблема Конда заключается в том, что никто не знает, как сохранить дикую бутовую кладку, к примеру. А это совершенно не сложная история. Если сто и и более лет назад строители могли делать это без применения современных технологий, то, соответственно, сейчас можно делать также. Только необходимо знать как.

Следующий вопрос про Сюник. Чем вы сейчас там занимаетесь?

— У нас запланировано исследование. Совместно с «Фондом 301 — Земля мудрости» мы уже два года подступаемся к этой работе. В сентябре 2022 года предприняли первую попытку экспедиции. Пригласили 25 экспертов из разных стран. Готовились долго, в итоге приехали. Ровно в ту ночь в Горисе нас накрыла бомбардировка, тогда Азербайджан напал на Армению. Мы просидели под снарядами и утром нас эвакуировали. Я так и не увидела ни Татев, ни Воротанскую долину.

Мы на этом не успокоились, продолжили собирать материалы. В прошлом году, по окончании работы студентов по Конду, совершенно спонтанно мне пришла в голову идея. Предложила съездить в Сюник. Опять при поддержке Фонда 301 мы организовали 4-дневную поездку. Она произвела на меня просто сокрушающее впечатление. Я поняла, что надо этой темой заниматься всерьез. Уже не с точки зрения профессионального интереса, а нужно сделать что-то действительно полезное. 

Первое, что пришло в голову, это то, что Татевский монастырь и территория Воротанского ущелья с 1995 года находятся в предварительном списке объектов ЮНЕСКО. Изначально, наша задача была в том, чтобы проявить общественный и международный интерес к Сюнику в связи с угрозой пресловутого «Зангезурского коридора». Эта земля находится на пересечении различных интересов и нужно сделать так, чтобы она сохранила себя для Армении. 

В нашем профессиональном диапазоне нет никаких других инструментов, кроме как попытаться сделать ее важной в мировом масштабе. Мы зацепились за эту мысль, и осенью решили провести воркшоп. Когда мы выясняли в ЮНЕСКО какие документы есть на этот объект (прим. ред. — Татевский монастырь и окрестности), выяснилось, что нет никаких. Не была проведена предварительная оценка объекта. 

Существует определенная процедура, последовательность шагов и действий. Я работала с объектами ЮНЕСКО, поэтому представляю, как все происходит.  Мы поняли, что нам нужно срочно сделать предварительную оценку Объекта Всемирного Наследия, после чего  миссия ЮНЕСКО должна этот документ рассмотреть, и после его утверждения будет составляться номинационное досье. Затем это выносится на Сессию ЮНЕСКО, чтобы получить одобрение о внесении в основной список Объектов и, соответственно получить международную защиту Объекта. 

Однако осенью 2023-го случилось вторжение в Арцах. Нам снова пришлось отменить нашу поездку. Но я не успокоилась. Зимой туда ехать было невозможно, поскольку мы не смогли бы перемещаться по сложному рельефу и проводить натурные исследования. Мы решили, что переносим на весну. Вот, собственно, завтра (прим. ред. — 30 марта 2024 года) в 9 утра мы стартуем. Я надеюсь, что на сей раз все получится.

Не могу не поблагодарить всех тех, кто поддержал нас в этом деле и обеспечил независимое финансирование. Это и Фонд 301, и просто частные доноры, и Фонд братьев Амарян.

За это время, благодаря нашему энтузиазму и общению с экспертами, мы подсветили эту тему и в самой Армении. В конце прошлого года Министерство культуры озаботилось тем, чтобы самостоятельно заняться этим вопросом. 

В декабре прошлого года я была в Париже на международной конференции по Армянскому наследию. Представители Министерства культуры представили там  запрос на то, чтобы Татев внесли в список объектов по Гаагской конвенции 1954 года. Это документ для объектов всемирного наследия, находящихся под угрозой военного вмешательства. Министерстве получило одобрение ЮНЕСКО, и эта работа началась. 

Следом, минкульт принял решение, что раз они номинируют объект по конвенции 1954 года, то можно также  номинировать как объект всемирного наследия по конвенции 1972 года. Она говорит не только о сохранении, но и о развитии этого объекта в более широком понимании. 

За это время мы успели подписать соглашение с Центром научных исследований Армении, которому поручено от Министерства культуры заниматься номинированием объекта, и я считаю, что это очень важное сотрудничество. Думаю, что мы будем полезны, и наша работа станет не просто студенческим воркшопом. Мы соберем материал, который поможет государству продвинуть эту повестку.

Сейчас первоочередная задача это сотрудничество с ЮНЕСКО?

— Первоочередная задача — это предварительная оценка объекта, которая позволит привезти в Армению миссию ЮНЕСКО.

В одном из интервью вы говорили, что архитекторы это насильники, принуждающие людей. Они знают где и как лучше жить человеку. Можете развить эту мысль?

— К сожалению, это привычный невроз советской архитектурной школы. Не все забыли эту фразу, о том, что “мы старый мир разрушим, а новый построим”. Почему-то коммунисты думали, что  точно знают, как должен выглядеть новый мир. И этот модернизм  лежал в основе образования архитекторов весь 20 век. С одной стороны, система выращивала демиургов, поскольку архитекторам было позволено вершить судьбы людей. 

Массовые перемещения людей были нормой, и делалось это с такой позитивной коннотацией — до этого они жили в плохих условиях, а новые будут гораздо лучше. У всех будут равные возможности. А как это сделать? Должен нарисовать архитектор. Он уполномочен, отвечает за счастье. Но при этом, архитекторы никогда не были самостоятельными в советской системе, они всегда выполняли заказ власти. И поэтому с одной стороны, воспитывали демиурга, а с другой стороны, исполнителя, но не автора. Такой вот ментальный разлом. 

Я говорю об этом абсолютно осознанно, потому что уже очень давно преподаю и сама училась в этой системе — пыталась ее диагностировать. Когда я поняла, в чем кроется проблема, мне пришла в голову идея создать новую образовательную систему. Пока в рамках дополнительного обучения, потому что я сейчас не в состоянии создать университет или законодательно продвинуть новый подход. Пока что экспериментирую в небольших рамках. 

Все архитектурные вузы, которые находятся на постсоветском пространстве, по-прежнему штампуют исполнителей-демиургов. Более того, возвращение рыночной экономики и частной собственности создало колоссальную проблему. С одной стороны, государство хочет всех контролировать. С другой, есть экономика и рынок, в котором живут граждане. В этом случае, государству удобнее работать с пятью крупными компаниями, которыми легко управлять. Они не хотят видеть малый и средний бизнес, участие жителей в экономике города, потому что их сложно контролировать. Этого инструмента нет. 

Для того, чтобы разрабатывать подобное, нужны время и воля, а также профессиональные сообщества и институции. Это сложная задача, но абсолютно выполнимая. Но пока государство действует по советскому шаблону, до конца в этом себе не признаваясь. Наименования поменялись, но методы остались.

Пройдут годы и мы, надеюсь, уйдем от этого.

— Я понимаю, что, скорее всего, при своей жизни я вряд ли увижу серьезные изменения, но моя задача сейчас — вырастить поколение, которое будет знать, как с этим работать.

Мы сидим во дворе Common Ground и пьем черный чай с лимоном на фоне замечательного вечернего Еревана. У вас есть любимые места в этом городе, где вам хорошо и спокойно?

— Я обнаружила за собой удивительное наблюдение. Как только прилетаю в Звартноц и выхожу на улицу, уходит напряжение, в котором я, как правило, нахожусь в России. Здесь совершенно другая атмосфера. Ереван располагает к иному состоянию души. 

Любимые места, наверное, улицы Сарьяна, Туманяна, Абовяна, Конд. В старом Кентроне очень много приятных мест. Сейчас ко мне приехала в качестве фотографа подруга, которая с нами отправится в экспедицию. Я вчера до ночи с удовольствием с ней гуляла по центру, что-то показывала, уже чувствуя себя местной. 

Вообще, я хочу сказать, что для меня Армения — это не Ереван, как ни странно, а все, что находится за его пределами. Это меня вдохновляет гораздо больше. 

_{Фото: архив Наринэ Тютчевой, flickr.com, x.com}

Читайте также:

• «Город — это живой организм, он требует внимательного отношения». В Ереване прошло шествие в защиту исторического квартала Конд 
• Парящий над горами. Татевский монастырь — духовный центр южной Армении